То, что я побледнела, я почувствовала сразу, едва кровь отхлынула от лица. Я ещё не всё поняла, что именно он сказал, но первая мысль показалась логичной — бежать!
Почему-то в душе зазвучали любимые когда-то ахматовские строки: "Тебе покорной? Ты сошел с ума! Покорна я одной Господней воле. Я не хочу ни трепета, ни боли…"
Попятившись, я снова нырнула в малиново-вишнёвые заросли. Стах всё ещё сидел здесь, и я свалилась рядом, прямо на траву, принялась машинально гладить его.
Мысли настолько вразброд, что меня затошнило. Да, теперь он выразился предельно ясно. Но мне-то что с этим делать?!
Вскочи я сразу и побеги в дом, я бы натворила "делов". Но я себя силой заставляла сидеть на месте. Знаю за собой много чего нехорошего. Например, в сердцах, как в сиюминутном состоянии, могу такое сделать, о чём пожалею на всю оставшуюся жизнь.
Господи, да мне с Игорем спокойней было, чем с Сергеем!
Высшая точка кипения достигла предельного уровня, когда дальше — всё, только слёзы. И я разрыдалась, думая уже не о том, что произошло, а о том, что никогда за последние четыре года я не ревела столько — и из-за чего?! А потом… А потом… Нет, всё правильно. Кто он такой — и кто такая я?! Да, всё правильно: только мне — только такое в лицо и можно говорить!.. Напридумывала, блин, всего! Волосы его хотелось потрогать! Дотрогалась!.. Я выла уже в голос, в пустоту, и тряслась от заикания, когда почувствовала рядом движение, отняла руки от мокрого лица. Перепуганный Стах стоял напротив меня — и шипел. Я с новой силой зарыдала.
Успокаивалась долго, всхлипывая и с трудом переводя дыхание, совершенно опустошённая. Заикание всё никак не могла остановить. Вздрагивала всем телом. Но слёзы оказались мощнейшей разрядкой. Мысли привела в порядок, сообразила план собственных действий и собственного поведения, прежде чем… Слёзы полились уже без нервных дёрганий… Лицо спокойное, а слёзы льются… Интересная реакция, блин…
Было интересно, пока кто-то рядом внезапно не взвыл похлеще моего. Я чуть не задохнулась от страха. Регги — распласталась передо мной на земле, глаза жалобные, сама чуть не плачет, сбоку от неё Стах — на меня осуждающе глядит, а в кусты ко мне ломится… Ну конечно, Вадим.
— Ты что тут?!
— Нич-чего, — шмыгнула я носом и глубоко вздохнула. — Вадим, я немного п-посижу, а потом приду. Ла-адно?
На свет Божий я выползла минут через пять, сама злая, но собранная. Приглядевшись ко мне, Вадим осторожно спросил:
— Оля, может, поделишься? Вдруг смогу чем-нибудь помочь? Что за проблемы?
— Никаких проблем, — бесстрастно сказала я. — Хобби у меня такое — время от времени забраться в кустики и пореветь. От счастья.
Взять себя в железные руки — этому я научилась в первые годы работы в школе, когда приходилось понервничать чуть не каждый день. Главное условие — выплакаться хорошенько. А потом можно и горы своротить.
— Мы обедать идём? — так же осторожно спросил Вадим.
— Идём.
— Оля, должен предупредить, что обедаем все вместе. Марина так решила.
Первое, что пришло в голову, — отказаться от совместного обеда. Потом внутри что-то начало подниматься такое, такое…
— Всё нормально. Вместе так вместе.
Естественно, для начала зашла к себе — подправить косметику и пожалеть, что нет пудры — прикрыть мешки под глазами. Ничего. "Стрелки" под глазами сделала отчётливей, чем обычно. Этого достаточно. Надела любимую футболку болотного цвета — и пусть кто-то мне сделает замечание! — джинсы оставила прежние. Ещё посмотрела на брошенный на полку платочек — надеть? Лишнее. Если бы на перевязку — другое дело.
Вышла из комнаты — Вадим ждёт. Брови при виде футболки вскинул, но ничего не сказал. Ха, пусть спасибо скажет, что чёрную не надела. Сжавшаяся камнем, но спину прямо, как на параде! — я вошла в общую залу апартаментов Сергея.
Примерно представляла, как будем садиться. Взглянула на приветливое лицо Марины Львовны, на безразлично спокойное лицо Лины, на хмурого Александра, почему-то оживившегося при виде меня, и, прихватив свободный стул со стороны, направилась к стульям в конце стола — для прислуги, блин! Где уже сидел изумившийся при виде этого действа Андрей. На Сергея не смотрела.
Зато смотрел он. Когда все сели, он, сидя в своём кресле на небольшом расстоянии от стола, не придвинулся к нему. Расслабленно положив руки на подлокотники, он снова сидел, словно на троне. Взгляд в упор я ощущала буквально.
Только потянулась за вилкой, как услышала его холодный голос:
— И? Что всё это значит? Объяснить можешь?
Я встала, прошла мимо стола. Обернулась у двери и сказала:
— Могу.
И хлопнула дверью. С той стороны.
24
Сорвалась. Хуже некуда. Не словом, так поступком. Теперь он имеет полное право выгнать меня из дома. Ведь продолжить лечение теперь и его мать сможет. Зачем я ему?