Третье отделение на страже нравственности и благочиния. Жандармы в борьбе со взятками и пороком, 1826–1866 гг.

Главноуправляющий Третьим отделением А. Х. Бенкендорф докладывал императору в 1828 г.: «Должностные лица и лихоимцы, несомненно, настроены против жандармерии, но народ в целом стоит за это учреждение, принесшее, конечно, немало пользы. Частные и доверительные письма свидетельствуют о том, что в провинции, где нет жандармов, все классы желают их присутствия как защитников от чинимых властями неприятностей и раздоров между ними. До сих пор все интриги и глухие инсинуации разбивались о порог надзора, который внушает страх честолюбцам, интриганам, лихоимцам и взяточникам»[315].

Удалось ли энергичным жандармским участием в борьбе со взяточниками исправить ситуацию? По слова М. А. Дмитриева: «Думали, что страх удержит и других; но вместо того другие делались только осторожнее»[316]. Кроме того, опасный промысел и боязнь попасться с мечеными или переписанными по номерам ассигнациями порождали различные оригинальные решения, о которых рассказывал мемуарист. В Архангельске придумали денежную купюру разрывать надвое, у каждой из сторон оставалась половина. При благоприятном исходе дела проситель приносил вторую половину, а если нет, то «не доставайся же никому!». В другой губернии судебный чиновник брал с каждой стороны пакет с деньгами, в процессе ни во что не вмешивался, а после решения проигравшему «как честный человек, возвращал его пакет с деньгами». «Наконец, — писал М. А. Дмитриев, — решились иначе не брать, как золотом, которого перенумеровать невозможно, и потому оно безопасно»[317]

.

В отчете Третьего отделения за 1831 г. откровенно признавалось: «Принятые в начале царствования государя императора строжайшие меры к прекращению лихоимства никакой видимой пользы не произвели; лихоимцы сделались лишь осторожнее, но число их не уменьшилось. Мудрости правительства принадлежит изыскать средства к уменьшению сего зла, но одно лишь постепенное распространение просвещения в средних классах людей, коими наполняются судейские места, может со временем оное зло уничтожить»[318].

Шеф жандармов отмечал, что борьба с злоупотреблениями в присутственных местах «всегда встречает самое ревностное содействие со стороны управляющего Министерством юстиции»[319].

Тем не менее до искоренения взяточничества в учреждениях судебного ведомства было еще далеко. В отчете Третьего отделения за 1832 г. сообщалось: «Что касается до губернских и уездных судебных мест, то об них должно сказать, что они представляют самую грустную картину. Решительно нет в них правосудия, и корыстолюбие существует в самой сильной степени. Губернские прокуроры и стряпчие, постановленные для наблюдения за правильным ходом судебных дел, нередко сами причастны к злоупотреблениям». Отмечая, что высшая полиция «беспрестанно открывает производимые […] неправильности» и уже многие чиновники по выявленным фактам взяточничества устранены от должности, но «при всех стараниях лихоимство не уменьшается, ибо законная улика лихоимцев едва ли когда возможна, и они, избегая всякий раз заслуженного наказания, беспрепятственно продолжают вредные свои действия, угнетая истца неимущего, находящегося в невозможности удовлетворить их корыстолюбие». «Не мудрено после сего, что везде слышен ропот, везде жалуются на судебные места»[320]

, — сетовал А. Х. Бенкендорф.

Борьба со взятками в правовом поле была затруднена особенностями судебного рассмотрения дел о лихоимстве. Именно на это обстоятельство обращал внимание императора шеф жандармов. В отчете за 1835 г. он писал: «Лихоимство не прекращается и, ограждаясь формами закона, укрывается от должного наказания. При существовании нашего законоположения, подвергающего лиходателя одинаковому наказанию с лихоимцем, нередко случается, что давший деньги для получения себе надлежащего удовлетворения подвергается наказанию, тогда как взявший или, лучше сказать, исторгнувший оные остается свободным от всякого взыскания за недостатком улик. До сведения нашего доходило неоднократно, что таким образом бедные крестьяне подвергались тягчайшему наказанию, когда приносили жалобы, что с них взяты были деньги»[321]. В качестве примера А. Х. Бенкендорф приводил случай с новгородским штаб-офицером корпуса жандармов Кованько, который, обнаружив какие-то злоупотребления винного откупщика, доложил о них губернскому начальству. После начала следствия откупщик, желая прекратить расследование, передал штаб-офицеру 2000 руб. Кованько эти деньги передал местному начальству. Дело о подкупе было направлено на рассмотрение в губернское правление, которое определило, что «за неимением достаточных доказательств в даче Кованько денег, откупщика от всякого изыскания освободить; деньги же отдать в пользу Приказа Общественного Призрения»[322].