Третья древняя, или И один в поле…

— Знаете, Глеб Тихонович, мы им пока в этом отказали. Работник там молодой, резидент неопытен и горяч. Думается, будет лучше, если этим займётесь вы лично, а резидентура вам поможет. С вашим руководством я уже договорился. Все формальности отдел берёт на себя. Ознакомьтесь с последними документами и — вперёд! Заодно и проветритесь на свежем альбионском ветерку. Согласны?

…Через три недели Глеб Тихонович сидел в кресле аэрофлотовского ИЛа, летевшего по маршруту Москва-Лондон. Для того чтобы скрыть волнение в груди, вызванное предстоящим скорым свиданием со своей оперативной юностью, он то листал какой-то журнал, то смотрел в иллюминатор, а то переключался на своё любимое хобби, пытаясь отгадать, с какой целью направлялся в Англию тот или иной пассажир. Но чтиво быстро надоело, за иллюминатором проплывали однообразные горы из перин и пуховиков, а пассажиры оказались на редкость не интересными типажами, так что мысли, как бы он ни пытался их отогнать, всё равно концентрическими кругами сходились на том же «Племяннике», а перед глазами всплывали строчки лондонского отчёта, подписанные мелкой заковыристой подписью «Перов».

Донцов готов был вылететь в Лондон немедленно — хоть на следующий день после беседы в кабинете Дикушина, но англичане, как водится, «помариновали» его с визой. Визовой режим для русских «друзей» западники так и не отменили, а скорее даже ужесточили.

Вербовку англичанина вряд ли можно было назвать сплошным триумфальным действом. Глебу Тихоновичу пришлось над ней много покорпеть, но больше всего нервов подпортило ему собственное начальство, наотрез отказавшееся верить в её реальность. Да и как было можно поверить в то, чтобы представитель одной из самых аристократических семей Англии, с Кэмбриджским дипломом в кармане и ежегодным доходом, выражавшимся солидной пятизначной цифрой (в фунтах, а не в долларах), неизвестно по каким соображениям согласился сотрудничать с советской разведкой. Ни в какие ворота это не влезало, и особенно тесно было в головах начальников — сплошь и рядом интеллигентов в первом поколении, выходцев из рабочих и крестьянских семей. Всем мерещилась коварная интрига контрразведки или, в лучшем случае, невменяемость самого завербованного. Но когда курочка стала приносить золотые яйца, сомнения, естественно, отпали, и начался звон литавр, бой барабанов, а в воздухе запахло лавровым листом.

Конечно, его Берти — так звали «Племянника» — должен был быть эксцентричной личностью, но только Донцов имел представления об истинных размерах и пропорциях этой эксцентричности. У него, правда, хватило ума не сразу сдёргивать со своего кумира покрывало и выставлять его Москве напоказ совершенно голым. Центр должен был постепенно привыкнуть к его «буржуазным выходкам и эскападам», вызванным лондонским туманом и высокой концентрацией в жилах голубой крови. В конце концов, для службы эти внешние проявления невинного поведения «загнивающего класса» были не так уж важны — главное, что он снабжал Москву важной и достоверной информацией.

«Племянник» был завербован в то время, когда разведка была маленькой, но зато в ней работали великие энтузиасты. Сам псевдоним агента указывает на то, что всё тогда было просто и надёжно. Сейчас, когда в среде кадровых сотрудников разведки появились предатели и перебежчики, вряд ли агент такого ранга получил бы псевдоним, дающий хоть малейшую зацепку для расшифровки настоящего имени. А «Племянник» на самом деле был племянником лорда Д., бывшего вице-губернатора Индии и ближайшего сподвижника Уинстона Черчилля, а также единственным наследником дяди как по финансовой, так и по политической части.

Все предки «Племянника» по отцовской линии были военными — генералами или адмиралами, не был исключением из этого правила и его отец — он служил офицером в королевском военно-морском флоте и умер, когда Берти был безусым кадетом Королевского морского колледжа в Дартмуте. Учился он хорошо, но на втором году обучения у него обнаружили дефекты то ли зрения, то ли слуха, и он покинул колледж, чтобы поступить в частную школу в Итоне, а по её окончании — в Кэмбриджский университет. В Кэмбридже Берти стал весьма популярной личностью: его обаяние, непревзойдённое чувство юмора и эрудиция покоряли как студентов, так и преподавателей. К его мнению — точному, взвешенному и почти всегда оригинальному — прислушивались и молодые, и старые. Несмотря на небрежное отношение к лекциям и учебным программам, на экзаменах он всегда получал высшие оценки, особенно по истории, восполняя недостаток программных знаний целым потоком информации, полученной на стороне, и повергая своих экзаменаторов в полное изумление. Уже на первом курсе он получил кличку «Вундерберти», которая сопровождала его и по дальнейшей жизни.