Третья пуля

-После выстрела,– продолжил я наставления,– у тебя будет совсем немного времени, чтобы скрыться. Полиция ворвётся в здание через минуту. Бросай винтовку и иди – но не беги! – вниз по лестнице. Не схвати одышку, чтобы не глотать воздух. В глаза никому не смотри, но и не прячь взгляда, сохраняй нейтральное выражение лица. Выйди из здания и затеряйся в толпе. Снаружи будет хаос. Пройди вниз по Хьюстон один квартал до угла Хьюстон и Пасифик. Там ты увидишь эту машину, хоть за рулём могу быть и не я, а кто угодно: парочка, старушка, мексиканец, стиляга какой-нибудь. Садись назад и ложись на пол, приготовься к долгой, скучной поездке. Через несколько часов мы доставим тебя в безопасное место, где ты сможешь расслабиться, поесть и попить. На следующий день – вернее, ночь– мы вывезем тебя из страны. Это будет серьёзным испытанием и потребует выносливости, ответственности, внимания к деталям и послушания. Верь нам, Алек, хорошо? Ты сможешь?

Он ответил – да.

-Я бы хотел, чтобы у нас было время для повторения, репетиции, стрелковой практики – всего такого. Ты сможешь попасть в несложную, практически неподвижную цель в семидесяти пяти футах от тебя?

-Я хороший стрелок. Я не промахнусь,– ответил он.

-Ладно. Будем справляться тем, что есть. История почему-то выбрала тебя, так что тебе следует оправдать этот выбор. Я верю в тебя, Алек, верю как никто другой. Ты обязан мне, ты обязан своей истинной родине, ты обязан истории. Не подведи.

-Товарищ, клянусь…

Я оборвал его, так как мы уже миновали его дом, и по-русски обнял его, унюхав своим брезгливым носом чопорного новоангличанина, которым я был и остаюсь, запах человека, редко утруждавшего себя гигиеной.

-Иди, малыш Алек, и стань героем.

Он вышел, я же тронулся, оставив его позади.

Вы думаете: давай, Хью, позвони своему другу Джеку Руби и подготовь вторую часть операции. Расскажи нам о Джеке: как ты манипулировал им? Что у вас, старых друзей, было в прошлом? Что объединяло вас – может быть, скрытое финансирование банд, а в особенности связь с Траффиканте[222]

через попытки покушения на Кастро, планируемые Тайными службами во главе с великим Кордом Мейером?

Ха. Шутники вы, друзья. О Джеке Руби и думать не следует, поскольку вы в бестолковости своей упускаете одну деталь из отчёта комиссии Уоррена: Джек отправлял деньги через «Вестерн Юнион» одной из своих стриптизёрш через сорок минут после объявленного времени перевода Алека в более охраняемое место содержания. В подвале полицейского участка он оказался только через час после объявленного времени перевода и не мог знать о том, что Алек ещё в здании. И хоть об этом факте никогда не упоминают многочисленные теоретики-спекулянты, но он уничтожает любую возможность для Руби быть чем-либо иным кроме случайной пылинки, занесённой ветрами истории.

Для отчёта же – я никогда не слышал о Джеке Руби до тех пор, пока он не прикончил бедолагу Алека, положив конец истории. Полагаю, что это можно считать явным признаком благорасположения фортуны к операции «Либерти Уолленс», пусть и, вероятно, бессмысленным в итоге. По правде, я собирался сдать Освальда полиции, предполагая, что в конце концов его казнят на электрическом стуле.

Не думаю, что это имело большое значение. От его личности – хоть я и не психиатр, но вполне изучил его и побыл с ним рядом – отчётливо несло саморазрушением. Он был ненормальным изначально, душевное расстройство влияло на всю его жизнь. Внешними проявлениями были его безрассудство, склонность к эксцентричным выходкам и поведению, недостаток внимания к деталям, небрежность во всех аспектах жизни. Он постоянно воевал, причём главным образом с самим собой. Полагаю, что где-то глубоко в себе он ненавидел своего исчезнувшего отца и свою вульгарную, неорганизованную и гнетущую мать, ненавидел себя самого за вечную некомпетентность, полную неспособность увлекать собою людей и интеллектуальную посредственность. Он боготворил коммунизм, не зная ничего о нём, и едва ли не важнейшей его чертой была мелодраматическая жажда признания. Думаю, что его не заботило даже будет он жить или умрёт: он рисковал жизнью ради исполнения своей насущнейшей потребности стать наконец кем-то, перестав быть всеми презираемым маргинальным неудачником. Для него не было разницы, будут ли его любить или ненавидеть: возможность сделаться темой, обсуждаемой всем миром, была для него афродизиаком, которому его еле дотягивающий до среднестатистического уровня разум и неорганизованное умопомешательство не могли противостоять. Существуй мы или нет – он всё равно стрелял бы тогда.