Третья пуля

-Лон, я не могу объяснить толком, мне не хватает знания терминологии. Тут дело в уликах, в признаках, которые оставляет оружие и по которым его можно отследить. Тут я знаю только то, что Перри Мейсон[186] рассказывал. Вот что я имею в виду: если бы у тебя был агент, которому поручено застрелить кого-то из «Манлихера-Каркано», но ты не доверяешь этому агенту совершить выстрел – мог бы ты сделать так, чтобы другой, гораздо более подготовленный стрелок совершил выстрел… я не знаю… такой же пулей или из такой же винтовки в то же самое время – но таким образом, чтобы никакой следователь никогда не вычислил бы присутствия второго стрелка со второй винтовкой и второй пулей? Вот какую подделку я имею в виду.

-Это следующий твой роман о Джеймсе Бонде, Хью?

-Хотел бы я быть таким умным, Лон.

-Ну… дай поразмыслить, окей? Думаю, необходимым требованием будет глушитель – если быть точным, подавитель. Чтобы выстрел настоящего убийцы не привлёк внимания.

-Такие штуки бывают?– спросил я. Я тогда был очень наивным.

-Да, это не киношная штука. Хайрем Максим[187] понял это шестьдесят лет назад, и сделать его может любой толковый слесарь. Это трубка с перегородками и камерами внутри. Я подумаю и перезвоню тебе, и…

-Нет-нет, я сам тебе перезвоню. Скажем, через неделю, в следующую субботу, будешь доступен?

-Хью, я живу в инвалидном кресле. Я всегда доступен,– сказал он жизнерадостно.

Я скормил Корду поездку в Бостон по делам «Павлина», раздобыл путеводитель и перевёл пять тысяч долларов со счёта «Павлина» на счёт «Фокскрофта» Ларри Хаджета, зная, что он не беспокоится о своих финансовых делах и ничего не заметит. Затем я выписал чек и обналичил его в маленьком банке в чёрном районе Вашингтона DC, где я делал разные дела и потому был спокоен насчёт того, что мистер Браун[188]

ничего не разболтает. На другой день я улетел в Бостон, где взял номер в отеле «Хилтон» в Кембридже, откуда на такси уехал снова в аэропорт и за наличные взял билет в Даллас на рейс TWA.[189] В моём чемодане лежали костюм, который я купил в Москве в 1952 году, сидящий на мне так же, как рубашка, приобретённая в Брно несколько лет назад и чёрный галстук, купленный у братьев Брукс по случаю похорон отца Милта Голда. Я посчитал, что такой гений как Алек не заметит разницы в качестве кроя между галстуком братьев Брукс и костюмом из ГУМа, выглядящим и сидящим так, словно его сшила стая шимпанзе.

В Далласе я заселился в «Адольфус», взял напрокат машину и напялил обезьяний русский костюм. Было несколько странно идти через претенциозное лобби отеля, отделанного морёным дубом, роскошное, как гарвардский клуб, будучи одетым как кулак, боящийся, что его арестуют. Но это всё же был Техас, так что никто не заметил. Здесь никто ничего не замечал.

Часом позже, в тридцать восемь минут шестого я припарковал прокатную машину на углу бульвара Зейн и Северной Бекли в пригороде Оук Клиф за рекой Тринити и принялся наблюдать, как пригородный автобус высаживает пассажиров. Было вроде бы пятое ноября 1963 года, а может, и шестое. Его я углядел без проблем: для работы под прикрытием он явно создан не был, так как любой полицейский или агент в поисках шпиона тут же выдернули бы Ли Харви Освальда из любой толпы. Он был более существенным, нежели я ожидал: мне думалось, что он окажется мелкой, дикой крысой, ловкой и юркой, готовой вцепиться в любой кусочек сыра, в то время как он оказался плотным, крепко сложенным и скорее коренастым и солидным, нежели быстрым и лёгким. Вы бы его не упустили.

Выглядел он жалко. Его невыразительное, неинтересное лицо было омрачено до предела, он уныло озирался вокруг, как будто бы ожидая немедленного ареста ФБР и всем своим видом излучал волну «оставьте-меня-в-покое». Вместе с ним сошли ещё трое, знавшие друг друга, оживлённо беседовавшие и шутившие так, как ведут себя люди по всему миру. Алек же прошёл сквозь них с поникшей головой, не спеша направившись дальше вниз по Северной Бекли. Идти ему было недалеко, поскольку место его жительства – 1026 по Северной Бекли – было всего в нескольких домах от перекрёстка Зейн-Бекли. Мимо меня он прошёл всего в пяти футах, полностью погружённый в себя, так что я хорошо разглядел его – хоть там и нечего было разглядывать. Опущенная голова, вислые плечи, типичная дешёвая одежда трудяги, которую неделю не меняли: серые рабочие брюки, низкопошибные чёрные оксфордские туфли, зелёная куртка – не спортивная, а как для гольфа, поверх коричневой рубашки, всё это неприметное и непримечательное. Я видел, как он свернул к своему дому – совершенно опустившееся существо, каким он и был.