Третья сторона

– Честно говоря, насчёт всей вселенной не знаю, – улыбается Стефан. – Но тех, что разведали дорогу в наши края, совершенно точно не осталось. Ни одного… одной? В общем, ни единой штуки. Это, конечно, не означает, что мы можем расслабиться и забыть об этой беде навсегда. Но только потому, что расслабляться нам с тобой вообще никогда не положено. Иных причин для беспокойства у нас пока нет. Ребята отлично сработали, особенно старший. Так любил их в эту свою последнюю ночь, так боялся оставить одних, без защиты, что сперва этой любовью и страхом приманил всех хищников разом, а потом, конечно, вспомнил о своей истинной природе. Они все очень вовремя вспомнили. Кажется, именно этот боевой приём называется: «показать кузькину мать».

* * *

– Я, между прочим, твёрдо обещал его проводить, – говорит Стефан. – И проводил бы, не сомневайтесь. Всё-таки это моя первая профессия – водить людей по мосту между разными жизнями. И, надо сказать, неплохо получалось, по крайней мере, клиенты были довольны. Приготовил свой лучший бубен, вызубрил дюжину новеньких заклинаний, просто чтобы его рассмешить, но оказалось, не надо. Вы сами отлично его проводили, что тут скажешь, молодцы.

– Да ладно, какие из нас провожатые, – улыбается Нериюс. – Это скорее он показал нам дорогу. Чтобы знали, куда потом идти.

– Оказывается, смерть – совершенно не повод расставаться, – мечтательно говорит Фира. Так громко, что можно считать её новой уличной проповедницей. По крайней мере, теперь все посетители бара, где они засели, а также жители улицы Шяулю и её окрестностей, вынуждены принять к сведению эту духоподъёмную информацию, так уж им повезло.

А Арина ничего не говорит. Щурит близорукие глаза, шарит в кармане слишком тёплой, не по сезону, зелёной кофты, достаёт оттуда две упаковки жевательной резинки, апельсиновой и арбузной, кладёт их на стол перед Стефаном, встаёт и уходит. Очень невежливо, но она не привыкла плакать на людях, даже если ближе их нет никого на земле.

«Ничего, – думает Арина, – им всем сегодня приснится, как я извинилась. Окончание работы в этом смысле как смерть – то есть, тоже совершенно не повод расставаться. Ещё чего».

Бирдекели

(из сборника «Неизвестным для меня способом»)

Увидел его на другой стороне улицы, такого длинного поди не заметь, в кошмарном голубом пиджаке с разноцветными рыбами и широких штанах цвета переспевшей малины; ничего удивительного, Отто всегда одевался как псих.

Заорал, замахал руками, чтобы привлечь внимание, не преуспел и побежал, лавируя между потоками, слава богу, едва ползущих машин. Догнал, посмотрел в лицо – точно Отто! – заключил в объятия и тогда наконец вспомнил, что они же поссорились, разругались так страшно, что после этого только убить.

Ну, правда, давно дело было. Четырнадцать лет назад. С тех пор об Отто ни слуху, ни духу; впрочем, сам нарочно старался даже случайно ничего о нём не узнать. Почти сразу после ссоры уехал. И ни с кем, кроме родителей, не созванивался, даже в соцсетях старых друзей тайком не искал. И очень долго не возвращался; собственно, сейчас – в первый раз.

Но уже догнал и обнял, и обрадовался, что теперь делать. Не убегать же. Поэтому только сказал: учти, я тебя всё равно ненавижу. А Отто безмятежно ответил: потому что дурак. И поспешно добавил: но я тоже дурак, даже хуже, так что всё честно. Пошли, что ли, зальём это горе. У тебя вообще время есть?

Это была так себе идея. Отто пить не умел, всегда напивался почти мгновенно, как подросток, и как подросток же потом себя вёл. Правда, даже это получалось у него обаятельно. Но всё-таки не настолько, чтобы хотелось вот прямо сейчас повторить.

Но чёрт с ним, пусть напивается, если хочет. Всё-таки Отто есть Отто. Когда-то думал, он лучше всех в мире. И ужасно соскучился – не столько по самому Отто, сколько по тому молодому дурному себе, который думал всякие глупости. Надо же, совершенно забыл, как здорово таким быть. Сказал себе: ладно, если мне не понравится, в любой момент можно будет встать и уйти.

Засели в ближайшем уличном баре на площади, где под тёмно-зелёными тентами стояли пластиковые столы. Было довольно пусто, потому что вторая майская пятница, погода отличная, все поехали на природу, ищи дураков сейчас в центре города пить. И ждать не пришлось ни минуты, татуированная бритая девица в фирменном фартуке сразу же к ним подошла.

Отто, не заглядывая в меню, сразу попросил бутылку сидра и полный стакан льда. Ухмыльнулся, заметив его удивление: ужраться, если что, и без тебя не проблема, мне бы нормально поговорить. Очень соскучился. Ты не представляешь, как.

И это признание было даже удивительней, чем бутылка яблочного сидра, безобидного, как лимонад в его загребущих лапах. Прежний Отто ни за что не сказал бы вслух: «я соскучился», в жизни никому ничего подобного не говорил. Считал, что чувства никого не касаются, их следует молча испытывать, а не проявлять.