Треугольный человек

Даже слишком дорогая, а потому майор разорился и стал торговать красотою жены — не хуже интернунция Боскампа. В числе коронованных покупателей Софии были германский император Иосиф II, шведский король Густав III и…, и… София появлялась всюду наподобие античной богини, облаченная в древнегреческий хитон из белого муслина с широким разрезом от бедер до пят, а муслин был столь прозрачен, что через него ясно просвечивали контуры ее идеальной фигуры. Тогда же Софию де Витт прозвали в Париже… прекрасная фанариотка! Купленная за жалкие гроши на грязном базаре Стамбула, без роду и племени, эта женщина и станет последней страстью светлейшего князя Потемкина-Таврического. А знаменитый в нашей стране парк в Умани сохранил ее имя — Софиевка… Но это случится гораздо позже, когда „прекрасная фанариотка“ станет женою двух графов Потоцких — сначала отца, а потом сына… О судьбы! Кто вас выдумывает?..»

Ослепительная внешность, большой опыт общения с женщинами, дарующий знание их психологии, с успехом используется мужчинами в карьерных целях и в деловых предприятиях. Андрей Разумовский, любовник Натальи, первой жены престолонаследника Павла, был направлен в Неаполь императрицей Екатериной II с заданием… соблазнить тамошнюю королеву Каролину. В то время у российского флота была острая нужда в морской базе в Средиземном море, а власть в Неаполе сосредоточилась в руках Каролины и ее фаворита Джона Актона, отнюдь не сторонников российской политики. Миссия увенчалась полным успехом. Русский флот обрел якорные стоянки в Сицилии.

Нередко красота становится товаром. Идет поиск человека, который, полюбя, обеспечит не только внимание, потакая капризам и прихотям, но главным образом обеспечит такую жизнь, в которой нет забот, нет черного труда, есть деньги, модные вещи, положение в обществе. Познакомьтесь с нашей современницей, героиней повести Б. Васильева «Гибель богинь»: «Как безоблачно начиналась жизнь! Детство на далекой заставе, где она — Надя, Наденька, Надюшенька — была единственным ребенком, которого баловали все — от матери до солдатского повара… ее учили музыке, стихам и танцам стосковавшиеся по собственным детям офицерские жены: их дети переселились в интернат, так как школы при заставе не было. Надя с детства боялась этого неминуемого переселения, но ей и тут повезло: отца вдруг перевели в городишко, где имелась нормальная школа. Там Надя ее и закончила, оставшись всеобщей любимицей, баловницей, красавицей и примером, поскольку умела петь, танцевать сутки напролет, двигаться, не касаясь земли, и смеяться всем своим существом одновременно. „Наша Наденька непременно станет артисткой“, — единодушно утверждал чувствительный зал Дома офицеров, где она вела все концерты и вечера, пела и танцевала, читала Щипачева и Есенина и играла все заглавные роли. Вокруг с девятого класса уже роились молодые лейтенанты, но Надя, с упоением кокетничая, ясно представляла, что роль офицерской жены не для нее, что ее доля — театр, восторги публики и вся Москва у ног. И, закончив школу с золотой медалью, сломя голову помчалась на московский поезд…

Надя обладала повышенной реакцией на взгляды и редкостным умением безошибочно расшифровывать их. Именно в этом заключался ее талант, именно в этом она была на семь голов выше сверстниц, когда, провалившись на третьем, решающем туре, не ударилась в рев, а уловила взгляд немолодого мэтра. „Плохи твои дела, девочка, — сказал он, когда Надя дождалась его у подъезда, — может быть, обсудим возможности за ужином?“ — „Конечно!“ — изо всех сил улыбнулась она. Ночи, проведенные в чужой постели, основательно познакомили ее с чувством омерзения, но зато Надя благополучно была допущена, сдала экзамены и стала студенткой. „За все надо платить“ — таков был первый постулат, выученный ею, и она платила…

Только от занятия к занятию мастер все дальше и дальше отодвигал Надю, сначала давая ей второстепенные роли, потом — эпизодические, а затем твердо закрепил за ней амплуа „кушать подано“. Но раньше, чем это произошло, Надя ясно поняла, что никакая она не актриса, что природная живость и даже ее редкое женское обаяние столь же далеки от истинного таланта, сколь далек был простодушный мир военного городка от общежития на Трифоновской, где судили по гамбургскому счету. „Значит, придется платить подороже“, — уже без особых переживаний решила она. Но никакая плата не могла обеспечить ей места в столичном театре. В провинцию Надя ехать не пожелала, ушла на свободный диплом, пробавлялась случайными заработками на радио и телевидении, и именно в то трудное и обидное время с ослепляющей улыбкой замахала рукой Николаю Мироновичу Кудряшову…