Тревожное торжество

Константин почувствовал, что рубашка на груди стала тесной. Обдало жаром. Нет, не должно быть, чтобы Вероника проявила самостоятельность и дерзость. Это не про нее. У нее никогда не хватит смелости. И не хватит ума вести самостоятельную игру. Бизнес не ее стихия. Обворожительность и женственность – вот ее конек. А он всегда успешно пользовался этим.

Константин опять позвонил жене на сотовый. Ответа не последовало. Он нервно сжал губы и вылез из авто. Все было очень странно.

Подошел к машине Вероники, оперся на капот и отдернул руку: капот был горячим. Константин подозрительно насупился и широко зашагал к подъезду.

Вошел в квартиру. Сразу шагнул в спальню и включил свет. Вероника была в постели. Открыла глаза, сощурилась. Появление Константина стало полной неожиданностью. Муж стоял в дверях и холодно сверлил ее глазами. Резко метнул:

– Говори! Рассказывай!

Вероника поняла, что Константину все известно. Значит, Истровская привела в действие свои угрозы. Отрицать бессмысленно. Она села на кровати и с вызовом, который удивил Аспенского, произнесла:

– Разве тебе не все равно? Я была с Хавиным! И не хотела идти домой! В его руках я чувствую себя женщиной, а в твоих я – марионетка!

Властный взгляд Константина заставил ее скукожиться, его голосе ударил металлом:

– Дура! – кинул он зло. – Без мужских рук ты – ничто? В его или в моих, какая разница! Только кроме меня ты никому не нужна! Ты и мне-то давно не нужна как жена, потому что ты по сути своей – подстилка! Ты думаешь, ему нужна подстилка? Не забывай, это теперь твоя работа и ты ее должна делать хорошо!

Преодолевая внутренний страх, Вероника вскочила на ноги:

– Нет, – выдавила из себя. – Никогда. Больше никогда. – И удивилась, что сумела произнести эти слова в лицо мужу. Но почувствовала, что на душе сразу стало легко.

Аспенский окаменел и свирепо приблизился. Вероника не успела отшатнуться, как тяжелая рука Константина обрушилась сверху. Женщина упала на пол. Из разбитых губ потекла кровь:

– Ненавижу! – прошептала. Впервые вслух сказала, что думала, хоть и лежала у ног мужа.

Константин шумно дышал. Он прибегал к кулакам, когда нужно было заставить Веронику хорошо делать дело. Считал, что такой метод повышал качество работы. После этого она всегда безропотно исполняла его требования. Но сейчас он уловил нечто иное, она отказывалась вообще выполнять работу. В ней как будто разжалась пружина сопротивления. Совсем мозгов лишилась, дура.

Аспенский наклонился и снова ударил. Он бил, но видел, что на этот раз не мог сломать. И это приводило его в ярость. Она не просила пощады, как прежде. В ее глазах он не улавливал безнадеги. Она, словно загнанная в угол волчица, из последних сил огрызалась. Как правило, он всегда бил умело, не оставлял следов на лице, но на этот раз явно не сдержал себя, переусердствовал.

– Я посажу тебя на цепь, на голодный паек, пока ты не одумаешься, – злобно пообещал и вышел из спальни.

Вероника медленно, с трудом села на полу. Кроме ненависти к Константину в эти минуты она ничего не испытывала.

Потом долго смывала в ванной комнате кровь с лица, смотрела на разбитые губы, на синяки на теле. Но в глазах не стояли слезы. Ей уже не было страшно. Видно, был пройден рубеж, за которым побои мужа уже ничего не могли изменить. Появилось ощущение внутренней победы. Хотя она понимала, что этим все не заканчивается, Константин так просто не отступит, новых побоев не миновать.

Утром, когда Вероника еще лежала в постели, на ее телефон позвонила Юлия. Она ехала к ним. Находилась уже неподалеку. На душе у Вероники было скверно. Заснуть ночью так и не смогла. Слышала, как из соседней комнаты доносился громкий храп Константина.

Вероника поднялась, посмотрела в зеркало. Губы распухли. Запахнулась в плотный халат и глазами поискала шарф, чтобы прикрыть пол-лица, сославшись на несуществующую болезнь. Но передумала. Хватит, настал момент открыть дочери глаза на правду их существования. Она всю жизнь старалась оберегать Юлию от этого. Но всему всегда приходит конец. Понимая, что Константин ей не простит такого, Вероника твердо прошла к входной двери и, после звонка в дверь, не глядя в глазок, открыла.

Дочь расширила глаза, увидав лицо матери. Удивление, растерянность, вопрос – все смешалось. Шагнула к ней, тонкими длинными пальцами с крохотными подушечками коснулась ее губ:

– Что это? – выдохнула. – Кто это сделал? Неужели отец? Не может быть. Это он?

– Да, – коротко отозвалась мать, взяла руку дочери и крепко сжала ее.

Из своей комнаты показался Константин, ответ Вероники взбесил его, он глухо и пугающе засопел.

– Как ты мог? – вспыхнула и покраснела Юлия. – Как ты мог? Что все это значит?

– Цыц! – грубо оборвал отец. – Не твоего ума дело! Твоя мать заслужила это!