Три билета в кино

Он замотал головой и неуклюже принял сидячее положение, но всё равно сидел, как-то согнувшись в три погибели.

– Всё в порядке, – Жекин голос звучал приглушенно. – Голова закружилась. Ты продолжай, дай мне пару минут.

Я пожал плечами и вернулся к инструментам. Одному было даже сподручнее. Определенно, Жека не был создан для того, чтобы делать такую примитивную работу. Он бы скорее просверлил себе палец, чем ровно повесил полку. Ухмыльнувшись, я покосился на друга. Он сидел скрючившись, опустив лицо в ладони, но спина равномерно вздымалась. Кажется, смерть в ближайшее время ему не грозила.

Я закрепил полку в считаные минуты. Потом убрал за собой мусор и протер места, куда могла попасть цементная пыль. Минут через десять все было в лучшем виде.

Жека тем временем, уже придя в себя, начал разгружать соседнюю полку, переполненную журналами «Игромания» и книгами. Быстро распределив барахло между уже двумя полками, он навел какой-то одному ему ведомый порядок, пока я складывал дрель.

– Ну что, пошли назад? – спросил его я. – Василиса там, наверное, уже заждалась.

– Нет… – Жека замялся. – Я маме обещал обед приготовить, – внезапно он отвел глаза. – Ты там скажи Лисе, что мне пришлось задержаться.

– Чувак. – я непонимающе вытаращился на него. – У нас же были планы.

– М-м-м… Мама совсем без сил, – сказал он новой полке. – Просила ее прикрыть.

Я пожал плечами и решил не делать из этого трагедию, хотя меня жутко бесили внезапные перемены в планах. Жека проводил меня до двери, но был нервным и как-то странно ерзал. Даже не ответил на мой прощальный тычок в плечо. Ему совершенно точно нельзя работать с тяжелым инструментом. Совсем дуреет.

Василиса

Я вышла из ванной еще более вялая, чем зашла туда десятью минутами ранее. Ощущение такое, будто последние девять часов не спала мертвецким сном, а уголь в вагоны грузила.

Вернувшись в комнату, я растолкала Сашку, оповестив, что он может идти в душ. Он всегда мылся по утрам, а все, на что годилась я после пробуждения, – это ополоснуть лицо и почистить зубы. Сашка резво подпрыгнул на кровати и, сияя, как новенькая монета, умчался собираться в университет. Иногда, особенно в такую рань, мне хотелось его ударить – противозаконно быть таким бодрым.

Часы тикали оглушительно, и, бросив негодующий взгляд на стрелки, я поняла, что опаздываю. Но вместо того чтобы поспешить, без сил упала на кровать. Низ живота наливался режущей болью, словно кто-то выскребал мои внутренности металлической ложкой для мороженого. Ну конечно! Раздражительность, сонливость и желание съесть шоколадный торт целиком. Неужели все женщины так себя чувствуют во время месячных? Настоящая пытка, вот что это! Да, и я, конечно, забыла повышенную сентиментальность и мелодраматичность.

Быстро написав Женьке эсэмэс о том, что пропущу сегодня школу, я поплелась на кухню за своим набором для месячных. Первым пунктом шли обезболивающие. Я судорожно глотала воду, запивая таблетку. Глыть-глыть-глыть – звучало противно. После я достала из тумбочки у кровати прокладки с чистым бельем и отправилась в туалет. Вода в душе все еще шумела. Сашка всегда очень долго принимал ванну, обычно меня это не раздражало. Но не сегодня. Я поняла, что он там уже тридцать пять минут. Неудивительно, что приходят такие счета за коммунальные услуги. Он словно енот-полоскун… Да что там можно делать такое количество времени?!

Закончив с ритуалами крови, как я их раздраженно звала про себя, вернулась в комнату. Хотелось снова упасть в кровать и с головой завернуться в теплый кокон, но, откинув одеяло, я заметила на простыне алое пятно. Прямо-таки японский флаг!

Сорвав постельное, я швырнула его на пол, потому что некоторые до сих пор не освободили ванную. Я остервенело рылась в шкафу в поисках нового комплекта. Последним высохшее белье собирал Саша, и все лежало как попало. Я всегда раскладывала ворох чистых простыней, наволочек и пододеяльников по комплектам, он же пихал как придется. Мне снова захотелось его ударить, очень-очень сильно! Испугавшись собственных мыслей, я схватила первое, что попалось, и с грохотом припечатала зеркальную дверь шкафа-купе, пытаясь выгнать эти ярко-желтые яростные волны. Но наткнулась в отражении стеклянных дверей шкафа на широко раскрытые глаза моего друга.

Я так и замерла, прижимая к груди белье. Злость покинула меня резко, словно лопнул воздушный шар. Сашка стоял там, в дверях комнаты, с мокрыми после душа волосами и полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Я никогда не видела у него – да и ни у кого другого – столько открытой голой кожи разом. Мной овладела терпкая тревога, от которой перехватило дыхание. Она рождалась где-то в районе живота, и я не могла оторвать взгляд, рассматривая в отражении белую кожу Сашкиных плеч, покрытых веснушками, редкие волоски на груди, которые ниже становились гуще, приобретая темно-рыжий оттенок. Остальное было скрыто полотенцем. Из-за этого полотенца я испытала одновременно облегчение и недовольство – и совершенно запуталась.