Тихая музыка из динамика за ее спиной, казалось, десятки лет блуждала в эфире. В ней слышались отголоски свинга, но безжизненное исполнение иссушило оживленную мелодию – Дафна представила эстраду в клубе, разрисованную блестящими нотами, из какого-нибудь старого фильма с Фредом Астером, в котором дряхлые усталые музыканты в траченных молью фраках размахивают туда-сюда своими тяжелыми саксофонами.
Вид на Палм-Спрингс, помимо воли, завладел ее вниманием. Белые огоньки фар казались уличными фонарями, которые снялись с якоря, покинув свои места вдоль бульваров, и понемногу Дафна начала различать размеренное мигание красных и зеленых точек – огни светофоров. Дома загорались желтыми светлячками, дразнили, намекая, что семьи в них собираются к ужину.
К музыкантам присоединился певец, и спустя какое-то время Дафна разобрала в гундосом мурлыканье слова:
«Я слабый, грешный человек. Не служат духи мне, как прежде, и я взываю к вам в надежде, что вы услышите мольбу, решая здесь мою судьбу… да будет, Дафна, милостив твой суд… скажи: „Входи“, – и я войду!»
Дафна узнала существо, которое прошлой ночью явилось ей в образе мультяшного персонажа из больничного телевизора. Ветер из воздуходува раздувал ей штанины джинсов, словно их трепала чья-то рука.
– Папа! – взвизгнула девочка, но этот громкий крик был лишь непроизвольным эхом ее мысленного вопля.
Вертикальная труба рядом с печью в кухне лопнула, выпустив в воздух струи пара. Гольц слабо вскрикнул, когда горячий пар хлестнул его по затылку, и вцепился правой рукой в колесо кресла, развернув его на четверть оборота.
Сморгнув слезы, он обернулся, прищурившись, на треснувшую трубу, из которой сочилась тонкая струйка воды.
– Это она! – прорычал Гольц. – Полтергейст. Она может устроить тут пожар. Надо ее усыпить.
– Ну, она просто искала, за что ухватиться, это рефлекс, – возразил Канино, подавшись вперед и присматриваясь к длинной трещине в оцинкованной стали. – Она была прикована к этой трубке, вот и ухватилась за нее, когда голова закружилась. Это не со зла.
– Мне голову ошпарило! – проворчал Гольц. Он приподнял руку, словно собирался потереть затылок, но сразу уронил ее на колени. – Девчонка опасна.
– Скоро получишь новехонькую голову, – сказал ему Канино.
Маррити подавился, расплескал виски по ковру и по стене. Вскочив на ноги и откашлявшись, он выкрикнул:
– Боже, эта тварь опять преследует ее, триффид или как там его! Мы должны…
– Мы ничего не можем сделать – отсюда, – мрачно произнес Мишел. – Ваша дочь знает, что не должна поддаваться ему.
Маррити закрыл глаза и мысленно повторял:
Обливаясь потом, он понял, что больше всего его грызет тревожное осознание того, что его собственное постаревшее «я» находилось сейчас с Палм-Спрингс, участвуя во всем этом или как минимум не мешая тому, что там творилось. Творилось с согласия родного отца Дафны!
– Шарлотта, – попросил он, – ты звонила им – позвони еще раз. Мне надо поговорить с тем… с тем стариком, которым я стал.
Пристально глядя на Мишеля, он четко произнес:
– Разрешите ей еще раз позвонить.
Мишел только вскинул брови и уставился на него осоловелыми глазами.
– Если этот триффид подберется к ней, – продолжал Фрэнк, – она будет так же связана с ним, как и со мной. (Или даже
– Но ведь они не собираются стирать Дафну, – сказала Шарлотта. – Они согласились вместо нее взять меня…
– Все равно они при первой же возможности постараются удалить девочку, – заявил Мишел. – Это из-за нее законченная машина Лизерли лишилась важного компонента – фильма. – Он погрозил Маррити пальцем: – Это диббук, а не трибб и не триффид. А нам пора вызывать наших призраков.
– Это может даже пойти на пользу, – заметил Малк и, в ответ на обращенные на него взгляды, пожал плечами.
– Если мы заранее встряхнем духов, привлечем их внимание, позволив молодому Маррити поговорить со
– Проследить звонок Весперсы не сумеют, – добавил Лепидопт. – Телефонная линия проходит через полдюжины рубильников. Да и психически они на нас настроиться не смогут, особенно здесь, – он неопределенно махнул на конические стены.
Помолчав, Мишел заговорил:
–
Он вернулся к столу, перевернул лежавшее сверху письмо Эйнштейна, и из пластикового кармашка выпал конверт. Затем он неловко вытряхнул еще четыре конверта, передавая их Лепидопту, который по одному раздавал их остальным. Конверты потемнели от времени, и на каждом рукой Эйнштейна были написаны имя и адрес Лизы Маррити.
– Орен, – сказал Мишел, – вскрой свой… голографический амулет. А мы все должны собраться с той стороны кровати, где плита.