– Согласен.
Звякнули черные стальные уключины, Гольц положил одно весло и налег на другое, лодка качнулась на нефритовой воде, ее нос начал разворачиваться влево.
– Сколько вы хотите?
Маррити глубоко вздохнул и выдохнул, наслаждаясь тронувшим пропотевшие волосы ветерком.
– Почему мы занимаемся этим в лодке? – спросил он, оглядывая травянистые берега и красную арку пешеходного мостика. – Здесь снималась сцена из «Китайского квартала», да?
Гольц явно был недоволен – то ли уклонением от темы, то ли самим вопросом. Поначалу показалось даже, что он не станет отвечать.
– Да, – произнес он, – здесь Джейк Гиттс фотографировал в лодке Холлиса Малрэя и дочь миссис Малрэй.
Гольц собрался было что-то добавить, но Маррити, поддавшись импульсу, спросил:
– Это ведь не Джейк увозит дочь в конце?
– Нет, – подчеркнуто терпеливо отвечал Гольц, – ее увозит ужасный старик. Но это вполне подходящее место для строго конфиденциального разговора. Благодаря шумным игрушкам и постоянным поворотам лодки наш разговор трудно будет поймать направленным микрофоном с берега.
Он снова наклонился, подхватил собачку и, медленно накручивая пружину, покосился на Маррити. Наконец опустил игрушку и почесал шею под черной ленточкой.
– А еще это озеро ассоциируется с Чарли Чаплином. Оно создает своего рода деформацию, которая затрудняет эктрасенсорное наблюдение. Что вы хотите получить?
Не много же я выиграл времени, с отчаянием подумал Маррити и заговорил:
– Три вещи. Во-первых, вы оставляете в покое Фрэнка Маррити, младшего. Не стреляете в него больше, вообще его не трогаете. Забываете о нем и позволяете спокойно дожить до глубокой старости.
– Хорошо. Не знаю, как мы сможем доказать, что выполнили это условие, пока он не умрет от старости, но должен вам сказать, что я и раньше не понимал, что за необходимость его убивать. К тому же, полагаю, если бы мы убили ваше молодое я, вы бы просто исчезли! Хотя я и не разбираюсь в физическом аспекте этого дела, – он шевельнул одним веслом, и лодка, покачиваясь, стала разворачиваться вправо. – А второе?
– Вы позволите мне… повторить путешествие во времени и вернуться в 2006 год, где я возобновлю свою прежнюю жизнь. Да, и еще вам придется купить один дом.
– Дом? Купим – но после того, как очень подробно побеседуем с вами, возможно под наркогипнозом. А третье?
Маррити долго молчал, Гольц успел еще раз развернуть лодку.
– Могу объяснить в трех словах, – наконец заговорил Маррити. – В двух. И мне совершенно все равно, что вы обо мне подумаете. Но мне в любом случае хочется объяснить.
– Отлично. Объясняйте.
– Речь идет о первом варианте вселенной, в котором протекала моя настоящая жизнь. У меня была жизнь, и я хочу ее вернуть.
– Кто у вас ее отнял?
– Чертово Гармоническое Сближение отняло. То, что произошло здесь в 1987 году,
– А при чем тут Гармоническое Сближение?
– Все эти зомби, опустошающие сознание на горных вершинах… сброс давления… они раскололи пространственно-временной континуум. По ту сторону трещины будущее продолжается, но немножко иначе; туда просочилась частичка квантовой случайности, как грунтовые воды через трещину в фундаменте. Черт, вы сами скоро можете встретиться со
– Вы не паралитик. Чему мы должны помешать случиться?
– Ну, это уже случилось. Вчера. И я хочу, чтобы вы отменили эту перемену, эту ошибку, и вернули моей жизни прежнюю… конфигурацию.
– Хорошо. Что же случилось вчера, чему случаться не следовало?
Несколько секунд молчание нарушали только голоса детей, играющих вокруг продавца мороженого на северном берегу. Маррити не отрывал глаз от поверхности озера, заштрихованной пятнами мелкой ряби между тихими гладкими волнами.
– Мое молодое я… Фрэнк Маррити… – у старика кружилась голова, тошнота подступала к горлу. – Вчера в ресторане он вернул к жизни мою дочь. Сделал ей трахеотомию. Она должна была задохнуться и умереть там – в моей первоначальной жизни. В настоящем мире.
Глаза у Гольца округлились за стеклами очков, усмешка обнажила желтые зубы и растянула бороду в стороны. Теперь стало полностью видно ленточку вокруг шеи.
– Вы просите убить вашу дочь? – уточнил он. – Сколько ей, двенадцать?
– Да, ей двенадцать. Но к тридцати она превратится в чудовище. И не удивительно – после вчерашнего ее жизнь противоестественна, это как труп, который ходит и разговаривает.
– Но сегодня вы велели ей бежать. Сейчас она была бы у нас, если бы вы не велели ей бежать.