Три дочери Евы

Пери, белая как мел, смотрела, как он удаляется по коридору. Да, этому типу не составило труда сделать шаг, отделяющий любовь от ненависти. Здесь, на Востоке, сердце мужчины подобно маятнику: оно так же раскачивается из стороны в сторону от одной крайности к другой. Чрезмерный восторг с легкостью превращается в столь же чрезмерное отвращение, бурная страсть оборачивается полнейшим равнодушием. У восточных мужчин все чувства – любовь, ненависть, ярость – слишком пылки и недолговечны.

Вернувшись в зал, Пери увидела, что жених и невеста готовы начать танец для новобрачных, которого все так ждали. Десятки глаз со всех сторон устремились к ним. Держась неестественно прямо, едва касаясь друг друга напряженными руками, они слегка раскачивались в такт, напоминая со стороны двух лунатиков, которым снится один и тот же сон.

Пери ощутила острый приступ печали. Внезапно она осознала, как велика и непреодолима пропасть между ее собственными душевными стремлениями и ожиданиями, которые связывают с ней окружающие. Так же непреодолима, как пропасть между средой, в которой она родилась и выросла, и миром, который так влечет ее теперь. Она не хочет стать такой вот невестой. Не хочет повторить жизнь своей матери. Не хочет в угоду другим отказываться от своих надежд и чаяний и превращаться в человека, который ей самой внушает презрение.

Все эти мысли пронеслись в ее голове с быстротой молнии. «Я никогда не выйду замуж за восточного мужчину», – пообещала она себе. Подобный зарок противоречил всему, что она впитала с молоком матери, он был кощунственным, богохульным, бунтарским. Пери потупила голову, опасаясь, что окружающие прочтут по глазам, что творится у нее на душе. Если она когда-нибудь выйдет замуж, ее муж будет принадлежать к культуре, не имеющей ничего общего с той, что взрастила ее. Пусть лучше он будет эскимосом, чем мусульманином. Она готова смириться даже с тем, что его будут звать Акбалибактук или как-нибудь в этом роде.

Пери невольно усмехнулась, представив, как отец выпивает в компании зятя, закусывая супом из рыбьих голов, сырым китовым мясом и засоленными плавниками моржа. Мать, конечно, настоит, чтобы зять принял ислам и подвергся обрезанию. Акбалибактук станет Абдуллой. Потом ее брат Хакан преподаст ему краткий курс турецкой мужественности. Новоиспеченный Абдулла проведет немало часов в чайной, играя в карты и покуривая кальян. И очень скоро бедный эскимос, попавший в плохую компанию, усвоит тип поведения, присущий мужчинам этой страны, которые с раннего детства привыкли пользоваться всеми преимуществами своего пола. Арктическая любовь растает в котле патриархальных обычаев.

* * *

После полуночи свадьба начала выдыхаться. Задержавшиеся гости один за другим стали разъезжаться по домам, музыканты сложили свои инструменты и тоже удалились. Вскоре в зале остались лишь члены двух породнившихся семей. Молодоженов ожидал медовый месяц, правда, продолжительностью всего неделю. Следующим утром им предстояло отправиться в шикарный отель на турецком Средиземноморье. Отель был знаменит своей верностью мусульманским обычаям. Там имелись халяльные рестораны, халяльные бассейны и халяльные дискотеки; пляж и даже море разделялись на мужскую и женскую части.

Но нынешнюю ночь, по настоянию Сельмы, молодые должны были провести в доме Налбантоглу. Это было удобно, так как аэропорт находился неподалеку. Родители невесты, живущие в другой части города, тоже были приглашены на ночлег. Нагруженные бесчисленными сумками, свертками и букетами, уже начавшими увядать, обе семьи втиснулись в минивэн.

Для этого времени года было непривычно холодно, ветер завывал за окнами автомобиля, точно злобный дух.

Сидя в машине, мчавшейся по мокрым от дождя улицам, Пери увидела, как мать невесты достала из сумки ярко-красный кушак – пояс девственности – и завязала его на талии своей дочери. Этого Пери никак не ожидала, хотя и знала, что в некоторых районах страны этот обычай до сих пор имеет самое широкое хождение. Пытаясь скрыть свое смущение, Пери заговорила с Хаканом. Брат отвечал неохотно, вид у него был усталый и отсутствующий, на лбу выступили бисеринки пота. Вскоре Пери тоже погрузилась в молчание.

Больница

Стамбул, 2000 год

Приехав домой, молодожены заняли хозяйскую спальню, а родители невесты – комнату Пери. Сельме и Менсуру пришлось отправиться в комнату сына и улечься на одной кровати. Самой же Пери оставалось довольствоваться диваном в гостиной.

Волна усталости накатила на нее сразу же, едва она коснулась головой подушки. Уже начиная дремать, она услышала чье-то далекое бормотанье. Кто-то читал слова молитвы; слова растворялись в воздухе вместе с последними гаснувшими огнями. Пери попыталась понять, кто это мог быть, но голос казался лишенным всяких признаков возраста и пола. А может, Пери уже спала. Убаюканная тиканьем часов в коридоре, она отдалась во власть сна, дыхание ее стало спокойным и ровным.