– Разве что… – Положив кассету в коробку, он принюхался и еле заметно подвигал указательным пальцем, глядя на потолок.
– Вы что-то сказали, Саймон? – Мисс Амброуз поглядела вниз со стремянки. – Если нет, давайте делайте что-нибудь полезное. Передайте мне вон тот край, с британским флагом.
Когда приготовления были закончены, гостиная выглядела очень нарядно: мебель отодвинули, освободив середину, вдоль стены поставили столы с напитками. Гирлянда флажков мисс Амброуз обегала всю комнату, кроме небольшого участка в углу, где висел огромный портрет принцессы Уэльской. Саймон и мисс Амброуз стояли подбоченясь и восхищались своей работой.
– До сих пор душа болит из-за Дианы, – произнесла мисс Амброуз, глядя в угол.
– Я могу принести скотч, – предложил Саймон.
Мисс Амброуз уставилась на него:
– Я о том, что она погибла совсем молодой!
– О! А, ну да. Хотя… – Саймон поколебался, но когда у него зарождалась мысль, ему казалось неправильным не озвучить ее и оставить пропадать. – По-моему, хорошего возраста для смерти не существует…
Мисс Амброуз скрестила руки на груди:
– Не знаю, не знаю. Мне кажется, я буду готова к смерти, когда состарюсь.
– Но когда вы состаритесь, вы, наверное, с этим не согласитесь. Вы будете чувствовать то же, что и сейчас.
Саймон сразу усомнился, что надо было об этом говорить: в глазах мисс Амброуз мелькнул страх.
– А может, и нет, – добавил он. – Может, вы правда будете совершенно готовы умереть.
Край гирлянды вырвался из-под кнопки и свесился на подоконник.
– Приколите, как было, – распорядилась мисс Амброуз. – А я пойду возьму себе десерт и отдохну пять минут.
Саймон проверил стремянку. Осторожность лишней не бывает, особенно вдали от дома. Пошатав ее несколько раз для верности, он поднялся наверх, взялся за крайний флажок. И тут он их увидел. Они сидели на одной из скамеек на набережной лицом к песчаному пляжу. Кажется, между ними происходил оживленный разговор, потому что время от времени Джек размахивал руками и указывал на Северное море.
Саймон тщетно попытался вспомнить, где он оставил свою записную книжку.
– Ужасная смерть – утонуть, – прошептала Элси.
Я лишь взглянула на нее.
– Ну, это мое мнение, – пояснила она. – Но может быть и довольно мирной, если человек сам смирился.
– Каждая кончина мирная, если верить газетам. – Я туже затянула пояс пальто. Мне приходилось напрягать слух, чтобы расслышать Элси: ветер, оставлявший дорожки на поверхности воды, относил ее голос в сторону. – Но сама я не понимаю, как смерть может быть мирной. С другой стороны, как тут поймешь, пока до этого не дойдет. Спросить-то не у кого.
Элси вздохнула:
– Может, оно и к лучшему.
– Получается, утонул Габриэль Прайс, а не Ронни? Но ведь я была абсолютно уверена… – Я говорила в намотанный до самых ушей шарф, и тепло дыхания прилетало обратно мне в лицо. Подняв глаза, я перехватила взгляд Элси. – Мы все были уверены, – поправилась я.
Джек ушел в киоск за чаем, я смотрела, как он бредет по траве. Не знаю, причиной тому игра света или визит в рыбацкий коттедж, но Джек будто усох, казался не таким значительным, будто стал занимать меньше места в мире.
– А я бы хотела отойти во сне, – доверительно сообщила я. – Вон как женщина из шестнадцатой квартиры. Достойный итог.
– Ты так говоришь, будто за смерть во сне дают награду!
– Вечером закрыть глаза, а к утру дело сделано. Я бы так выбрала.
– Флоренс, мы же не в агентстве путешествий.
Некоторое время мы сидели в молчании, глядя на море. Отлив обнажил влажный песок – гладкий, нетронутый. Не устаю удивляться, как океан смывает оставленные за день следы ног, разговоры и споры и все становится как новенькое. Ребенком я обожала гулять с Сетом по чистому песку. Он облаивал волны, наши следы оставались на пляже первыми, но я всегда оглядывалась и с грустью смотрела на нарушенную песчаную безупречность. Отец смеялся надо мной и говорил: «А как же, по-твоему, вообще получается песок?» Вот бы узнать, там ли еще следы лап Сета, погребенные под столькими днями других людей…
Скамья была холодной и жесткой, недоброй к старым костям. Поднялся ветер, и волны закручивались белыми узлами пены, мелькавшей вдали. По кромке воды шла женщина с собакой. Я попыталась вспомнить, что это за порода. Пес был из тех азартных, энергичных собак, которые бесстрашно носятся по волнам, поднимая тучу брызг, приносят палку и находят радость в самых неподходящих местах.
– А ну, Флоренс, – словно прочла мои мысли Элси, – что это за порода?
Я смотрела на следы, которые они оставляли на песке.
– Не лабрадор, – начала я, – и не далматинец. Я могу перечислить все породы, к которым он не принадлежит, но не могу понять, что же это за пес. Может, мне так и сделать – перебрать до конца и поглядеть, что останется?
– Это бордер-колли, Флоренс. Сможешь запомнить?
– Наверное, – пожала я плечами. – Знаешь, единственный недостаток смерти во сне в том, что уходишь в одиночестве.
– Ты не бываешь одна, – возразила Элси. – Если ты кого-то не видишь, это не значит, что их нет рядом.
Я поглядела на нее, но взгляд Элси был устремлен в морскую даль.