Три факта об Элси

– Но Ронни начал нам угрожать. Сказал, мою мать запрут на всю жизнь. – Элси отвернулась и стала смотреть на океан. – Помню, как при этих его словах я машинально посмотрела вверх. Мама была повернута на идее, что ее подслушивают сквозь стены и весь дом напичкан микрофонами и скрытыми камерами. Она голыми руками отковыряла гипсовую штукатурку, чтобы нам доказать, помнишь?

Я кивнула.

– Как легко было бы забыть о Бэрил и жить, как прежде! Как просто было бы шагнуть в дверь, которую Ронни нам открыл! Это было так легко и просто, однако я не смогла себя заставить!

Мы глядели друг на друга, и я чувствовала, что именно такими взглядами мы обменялись шестьдесят лет назад. Мой восьмидесятилетний кокон словно распадался, высвобождая меня прежнюю. В ту ночь мы условились больше об этом не говорить. Завернуть случившееся в папиросную бумагу прошлого и никогда не извлекать. Однако вот они, те самые слова, витавшие в воздухе шестьдесят лет в ожидании шанса прозвучать снова.

Пока мы говорили, солнце ушло за горизонт. День безвозвратно покинул небо, и свет стал таким жидким и слабым, что я едва различала лицо Элси.

– Не вини себя. Ты не виновата, ты поступила так, как считала правильным.

– Ты меня прощаешь? – спросила Элси.

– Конечно. Я всегда тебя прощу.

Она протянула руку, а я вытянула свою, будто мы столько лет носились с кусочком прошлого и наконец нашли для него место.

– Мне только хотелось бы вспомнить остальное, – призналась я. – У меня ощущение, что по-прежнему многого недостает.

– Если ты когда-нибудь вспомнишь все… – Элси колебалась. – Запомни, ты меня простила. – Ее голос сплетался с ветром. – Помни, ты сказала, что я не виновата!

– Ты это к чему?

Элси ответила не сразу, а когда наконец заговорила, я едва разобрала ее слова:

– Если ты когда-нибудь откроешь эту ячейку, Флоренс, если ты когда-нибудь ее откроешь и найдешь нечто неожиданное, ты просто помни, что мы значим гораздо больше, чем наши худшие поступки. Помни об этом, Флоренс! Пожалуйста, помни, даже когда меня не будет рядом!

Мы стояли в молчании. Я слышала только собственное дыхание. Казалось, прошла целая жизнь, вечность, прежде чем мы пошли обратно, взявшись за руки. Они стали совсем старыми, наши руки, – обвисшая кожа в старческих пятнах, и все косточки наперечет, но рука Элси по-прежнему идеально ложилась в мою, и я чувствовала ее силу. Я стиснула ее, убедиться, что она тоже чувствует эту силу.

– У тебя все будет хорошо, – сказала Элси. – Все с тобой будет хорошо.

Хэнди Саймон

Хэнди Саймон глядел на зеркальный шар под потолком. Гипнотическая штука, отчасти даже убаюкивающая. Словно в маленьких зеркальцах мир теряет большую часть своей важности.

– Вы весь вечер на него смотреть намерены?

Мисс Амброуз, успевшая полежать и вернуться, курсировала между кухней и фуршетным столом с разнообразными закусками. Щека у нее была измята от сна там, где подушка вдавилась в мысли.

– Если можно побеспокоить вашу особу, то торт уже разморозился.

Саймон вошел в кухню. Гейл через «е» стояла у металлического стола с темным от сдерживаемого гнева лицом.

– Я не привыкла, чтобы из кухни делали проходной двор! – вспылила она. – Надеюсь, руки у вас чистые! Нам тут снова санитарная инспекция не нужна!

– Что значит – снова? – не удержался Саймон.

– Мы пытаемся поддерживать нормальную обстановку, – огрызнулась Гейл. – Смотрите лучше, куда несете этот торт!

Саймон обтер руки о штаны и понес блюдо в гостиную, превращенную в бальный зал. Там уже суетился массовик по имени Лайонел, облаченный в рубашку с оборками, разбегавшимися от бархатного галстука-бабочки и параллельными линиями исчезавшими под широким кушаком.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – пропел Лайонел.

Саймон выравнивал тарелки с нарезанным тортом.

– Нет-нет, – отмахнулся он, – я из персонала.

– Молодой человек, не бывает людей категории «персонал». – Лайонел вытаращил глаза: – Разве вы не умеете танцевать?

– Не знаю, нет, по-моему. – Саймон на секунду посмотрел на крошечные зеркальца шара.

– Все умеют танцевать, все! Нужно только найти подходящую песню. – Маленькой палочкой Лайонел нарисовал в воздухе восьмерку.

– А разве будет оркестр? – спросил Саймон, не отрывая взгляда от палочки.

– Кассеты, молодой человек, кассеты. – Лайонел выговорил это слово на итальянский манер, отчего оно даже стало интересным.

– Записи, – пояснила мисс Амброуз, проходившая мимо.

– Даже кассетам нужен дирижер. – Лайонел еще раз эффектно расписался в воздухе. – А танцорам нужно показывать, когда делать повороты, а когда шассе.

– Что? – не понял Саймон.

– Смотрите. – Лайонел указал на свои туфли, начищенные с таким энтузиазмом, что в них, казалось, отражался весь мир. Он изобразил шаг вальса и ткнул пальцем в Саймона: – А теперь вы!

Саймон повторил. Это оказалось на удивление легко.

– А теперь вот так, – предложил Лайонел. – Ага, а теперь соедините первое и второе!

Странно, но ноги Саймона прекрасно знали, что делать. Обычно они ждали команды от мозга, а мозг у Саймона редко составлял четкое мнение о событиях, однако повороты и шаги были ему абсолютно понятны.