Три гинеи

«Но это, — скажете вы, — лишь означает, что вы, дочери образованных мужчин, пообещавшие оказать помощь, отказываетесь присоединиться к нашему обществу, чтобы создать свое собственное». Какое общество вы хотите основать, чтобы вместе работать на благо наших общих целей? Это правомерный вопрос, и мы должны попытаться на него ответить, чтобы оправдать свой отказ заполнить вашу форму. Давайте тогда быстро обсудим в общих чертах то собственное, но сотрудничающее с вашим общество, которое дочери образованных мужчин могли бы создать. Во-первых, облегченно вздохнете вы, в нем не будет почетного казначея, поскольку и в средствах нет нужды. Не будет ни офиса, ни комитета, ни секретаря: мы не будем проводить никаких совещаний или конференций. При необходимости его можно назвать Общество Аутсайдеров. Не слишком звучное, однако это название вполне согласуется с фактами истории, права, биографий и, быть может, с еще неизвестными особенностями нашей психологии. Общество будет состоять из дочерей образованных мужчин, работающих с людьми своего класса — ибо как они могут работать с другими?^{89} — и добивающихся собственными методами свободы, равенства и мира. Их первостепенная обязанность, которую они должны выполнять не из-за клятв, ибо клятвы и обряды никак не соотносятся с анонимным и гибким Обществом, — это не сражаться с оружием в руках. Что несложно, ибо, как сообщают газеты, «Военный Совет

[226] не намерен рекрутировать женщин»^{90}. Гарантировано государством. В случае войны они откажутся производить боеприпасы или ухаживать за ранеными. Поскольку в прошлый раз эту деятельность осуществляли в основном дочери рабочих, то давление на образованный класс будет незначительным, но, вероятно, неприятным. С другой стороны, следующая обязанность, которой они должны себя посвятить, значительно труднее и требует не только инициативы и отваги, но также наличия специальных знаний у дочери образованного мужчины. Короче говоря, не подстрекать своих братьев сражаться или отговаривать их, а сохранять позицию полной индифферентности. Однако «индифферентность»

— настолько сложное и одновременно важное понятие, что нуждается здесь в пояснении. Прежде всего безразличие должно быть основано на твердых фактах. Как она не может понять, что за инстинкты владеют мужчиной, какую славу и удовольствие приносят ему сражения — «без войны не было бы и тех мужских качеств, что она воспитывает», — так и мужчины не способны разделить материнского инстинкта, противоположного стремлению воевать, которое женщина не может осуждать. Уважая свободу и границы другого человека, аутсайдер должен предоставить мужчине возможность самому справиться со своим инстинктом, столь чуждым женщине ввиду многовековых традиций и воспитания^{91}. Таково фундаментальное и инстинктивное различие, на котором может быть основано безразличие, однако посторонняя женщина считает своим долгом руководствоваться не только инстинктами, но и разумом. Когда мужчина говорит, а история доказывает, что он действительно это говорил и может повторить еще раз: «Я сражаюсь, чтобы защитить свою страну», — и таким образом пытается пробудить ее патриотические чувства, то она спросит себя: «Что значит „наша страна“ для меня — аутсайдера?»

Дабы разрешить этот вопрос, она проанализирует для себя значение патриотизма, подумает о положении лиц своего пола и класса в прошлом. Она узнает, сколько земли, богатств и собственности находится в распоряжении женщин ее уровня сейчас и какая часть «Англии» на самом деле принадлежит лично ей. Из тех же источников женщина узнает о защите, которую обеспечивал ей закон в прошлом и сейчас. А если мужчина добавит, что сражается, дабы в том числе защитить и ее тело, то она задумается о безопасности, которую ей теперь обеспечивают огромные надписи «Меры предосторожности при воздушных атаках» на стенах. Когда мужчина скажет, что сражается, дабы защитить Англию от иностранных захватчиков, женщина вспомнит, что для нее не существует «иностранцев», поскольку, согласно законам, она сама становится иностранкой, выходя замуж за человека другой страны. И она сделает все возможное, чтобы это признали, но не по принуждению, а из человеческого сострадания. В двух словах, все эти факты рационально доказывают и убеждают, что у женщин ее класса нет причин благодарить Англию прошлого или настоящего, а безопасность в будущем весьма сомнительна. Но, вероятно, она усвоила (хотя бы от гувернантки) некое романтическое представление о том, что англичане, те отцы и деды, которых она на протяжении всей истории видит марширующими, «лучше»

мужчин других стран. Женщина сочтет своим долгом проверить это, сравнив французских историков с английскими, немецких с французскими, свидетельские показания подданных, скажем, индейцев и ирландцев, с утверждениями их правителей. И все же некоторые «патриотические» эмоции, укоренившиеся убеждения в интеллектуальном превосходстве своей страны над другими могут остаться. Тогда она сравнит английскую живопись с французской, английскую музыку с немецкой, свою литературу с греческой, ибо переводов предостаточно. В результате этой добросовестной и интеллектуальной работы ума, аутсайдер обнаружит, что у нее есть очень веские причины для своего безразличия. Женщина поймет, что нет оснований просить брата сражаться от ее имени, дабы защитить «нашу» страну. «Наша страна, — скажет она, — на протяжении большей части своей истории обращалась со мной как с рабом; она отказывала мне в образовании и праве хоть на какую-нибудь собственность. „Наша“ страна все равно перестанет быть моей, если я выйду замуж за иностранца. „Наша“ страна лишает возможности защитить себя, вынуждая ежегодно платить другим людям огромные деньги для моей безопасности, и при этом так мало способна меня защитить, что меры предосторожности при воздушных атаках написаны прямо на стене. Поэтому, если вы настаиваете на том, чтобы бороться ради защиты меня или „нашей“ страны, давайте трезво и рационально признаем, что вы сражаетесь для удовлетворения своего инстинкта, который я не могу понять, ради выгоды, которую я не разделяла и, вероятно, никогда не разделю, но вовсе не для обеспечения защиты мне или моей стране. Ибо, — скажет аутсайдер, — на самом деле, у меня, как у женщины, нет родины. Я не хочу никакой страны, моя страна — это весь мир». И ежели после того, как разум сказал свое слово, все еще осталось какое-то упрямое чувство, любовь к Англии, привитая ребенку карканьем грачей на дереве, плеском волн или английскими голосами, бормочущими детские стишки, это лишь капля чистого, хотя и иррационального чувства, которое в первую очередь заставит ее желать Англии того, чего она больше всего желает — мира и всеобщей свободы.