Три года в Соединённых Штатах Америки

А вот форма болида осталась почти неизменной, но от сделался ещё более безопасным из-за тяжелых колёс. На автодроме Кьялами я показал зрителям совершенно фантастический, но в то же время весьма простой трюк – полёт на гоночном автомобиле. В нём и правда не было ничего сложного, ведь управляемые компьютерной консолью антикрылья могли создавать как прижимную силу, так и заставить болид, движущийся на скорости в триста пятьдесят километров в час, взлететь в воздух и, пролетев метров двести, мягко приземлиться на все четыре колеса. Боссы Формулы-1 тут же запретили использовать этот приём в гонках с целью обгона, ещё бы, ведь таким образом сверху на кого угодно могла свалиться прочнейшая глыба с колёсами, весящая тонну с гаком. Зато появился новый вид спорта – прыжки в длину и высоту на гоночных болидах, но не это главное. После моей третьей подряд победы в автогонках, во Францию, наконец, приехала Ирочка. Правда, без Витюши. Мы пока что жили на бульваре Франклина, но уже подумывали о покупке квартиры. Моя королева сразу же стала работать вместе с нами, но забросила свою психологию и занялась конструированием суперкаров и супербайков, а если точнее, работой с пилотами, из которых она клещами вытаскивала информацию о том, каким те видят автомобиль своей мечты и быстро стала для них боссом номер один.

Ну, а я помимо гонок погрузился ещё и в жизнь молодёжи, в первую очередь студенческой. Затея с «красными студентами» из Турции увенчалась успехом. Во всяком случае в Сорбонне они закрепились прочно, их община насчитывала почти четыреста человек и из них человек сто пятьдесят работали во вторую смену на нашем заводе. Именно по их просьбе я и стал читать каждый вторник и среду, самые негоночные дни, в Сорбонне лекции на темы… Да, не было у меня никаких тем и в помине! Я просто приезжал в этот университет, студенты находили на его территории местечко попросторнее, и начиналось наше общение. По большей части я рассказывал им всякие страшилки про то, до чего может дойти общество и люди в нём, если они полностью расшалавятся и станут заниматься хрен знает чем. Да, семьдесят третий год, это был в западном мире ещё тот год. Движение хиппи, о яппи никто ещё и слыхом не слыхивал, дым марихуаны повсюду, таблетки ЛСД и обдолбленные рок-певцы и рок-иузыканты на сцене, не говоря уже об антагонизме между старшим и младшим поколением и сексуальной революции, подогреваемой мировой порноиндустрией. Всё это являлось фоном моих лекций, плюс война боевиков из ультраправых и ультралевых организаций друг с другом, с обществом и государством.

Когда я сказал Жан-Жаку, зачем собираюсь выступать на таких посиделках, тот был готов организовать их для меня где угодно, хоть в соборе Парижской Богоматери, Лувре или в самом Версале. Поговорив, мы решили оставить выбор места на усмотрение активистов «красных студентов» из Турции. Уже через неделю на моих лекциях студенты сидели вперемешку с профессорами, жевали бутерброды, пили пиво и слушали, как я рисую им одну картину страшнее другой, причём показывая, откуда растут ноги и чем они воняют. В том числе я рассказывал им о грядущей глобализации, виртуальной экономике, финансовых афёрах, войнах во имя демократии и многих других ужасах постиндустриального общества и реакции на это мусульманского мира и, вообще, стран третьего мира. Вскоре на мои лекции стали приходить журналисты, а в мае месяце я трижды выступал с ними уже на канале ТФ-1. В последний раз за три часа я наговорил таких ужасов, что ведущая, чуть не плача, спросила меня:

– Что же нам делать, Борис? Пожав плечами, я честно признался:

– Не знаю. На то, чтобы сделать на основе анализа ситуации нынешнего дня такие выводы, у меня ума хватило, а вот предложить нужное лекарство, я не в силах. Над этим должны работать в первую очередь не политики, а самые выдающиеся мыслители нашего времени во всех странах мира. Извините, но я всего лишь инженер-конструктор, да, и то самоучка, и ещё гонщик, так что наверное не мне этим следует заниматься.