Три килограмма конфет

Его мать объявилась только спустя пять дней. Долго охала и ахала в трубку, выслушивая рассказ о случившемся, чем наводила на мысль о том, что большую часть истории она, как обычно, прослушала. Однако её обещание скоро вернуться и забрать Егора мы восприняли как манну небесную, по глупости своей не подумав уточнить, какой именно интервал она подразумевала под словом «скоро».

Итак, к пяти кошмарным, утомительным, проведённым на пределе эмоций дням добавилось ещё десять.

Примерно к середине этого срока мы наконец познакомились с довольным, счастливым и умилительно-усидчивым Егором, просто сообразив включить ему мультики и купить набор Лего.

— Это точно твой брат, — у меня не получалось сдержать улыбку, глядя на то, как сосредоточенно и упорно он сортировал пластиковые детальки по цветам, а потом выстраивал из них башенки. Аж кончик языка высовывал, а я ещё помнила, как Максим делал точно так же, когда работал над первым заданным ему в университете чертежом.

— Очень надеюсь на то. Неудобно получится, если мы всё это время нянчились с чужим ребёнком, — глубокомысленно заметил он и, некстати отвлёкшись на завибрировавший в кармане телефон, не успел увернуться от брошенной мной в шутку детальки Лего.

Я целилась вообще не в него, честное слово! Но тут моя анти-меткость сыграла с нами злую шутку, и деталь угодила ему ребром прямиком в лоб. Экстренные меры были предприняты тут же, но всё тщетно: даже под вовремя приложенной к ушибу пачкой с пельменями на коже расцвёл красивый синяк.

— Дурацкое чувство юмора, — ляпнула я, переводя обеспокоенный взгляд с тихо посмеивающегося над ситуацией Максима на звонко хохочущего Егора, нашедшего очень забавным вид своего брата с ярким пакетом у лба. — Оказывается, это у вас наследственное, а не приобретённое.

— А я всегда был уверен, что тебе нравилось моё чувство юмора, — он с ходу применил запрещённый приём, воспользовавшись своей улыбкой и показав милейшие ямочки на щеках.

— Мало ли, что мне когда-то по глупости нравилось, — я передёрнула плечами и, вырвав из рук Иванова бедные пельмени, уже подтаявшие и начавшие слипаться, с гордо поднятой головой удалилась на кухню.

Потому что нечего пытаться вот так со мной заигрывать — раз. И за звонившую ему в момент броска девушку (чью фотографию мне удалось увидеть краем глаза у него на телефоне, сразу же испуганно подскочив подуть на ваву) — два.

Нет, я вовсе не ревновала, ну что вы! Мы же взрослые люди, и каждый имеет право на личную жизнь.

Просто знала бы наперёд, что так получится — швырнула бы в него не одной деталькой, а сразу всей построенной Егором башней.

Несмотря на то, что к ребёнку мы уже привыкли и больше не впадали в ступор при появлении каждой новой задачи вроде накормить-помыть-уложить спать, под вечер сил не оставалось вообще ни на что. Так сильно мне не приходилось уставать даже в самые загруженные учёбой дни, когда после университета выпадали и дополнительные занятия, и практика в вождении.

Поэтому ничуть не удивительно, что однажды я так и заснула прямо на диване, с Егором на руках, под весёлую песенку про синий трактор, прокрученную на повторе столько раз, что она и мне самой уже успела понравиться.

И даже проснувшись в процессе того, как Максим аккуратно переносил сразу нас обоих на кровать в свою спальню, позволила себе лишь крепче перехватить руками размякшего во сне ребёнка, уткнуться носом ему в плечо, втянув в себя настолько родной и любимый запах, и шепнуть «спасибо».

Так же случилось и на следующий вечер, с той лишь разницей, что аккомпанементом нашему дружному с Егором младенческому сну выступал кот Матроскин и его «Поздравляю, Шарик, ты балбес!», а потом — поцелуй в щёку и нежное «спокойной ночи, девочка моя», которое было то ли явью, то ли очень приятным видением.

Поздравляю, Полина, ты мечтательная дура!

Провернуть то же самое третий раз уже не вышло. Когда в полдевятого вечера раздался звонок входной двери, мы с Егором испуганно встрепенулись, а Максим — нахмурился. Отчего-то фантазия мигом нарисовала мне девушку с внешностью и фигурой фотомодели, торчащую на лестничной площадке и желающую поскорее запрыгнуть на уже-не-моего Иванова и не выпускать его из кровати до рассвета.

И вовсе не с помощью детских ножек Егора, которые тот закидывал во сне брату на спину.

Нет, я точно не ревновала. С чего бы?

А взгляд зацепился за разноцветные башенки из Лего исключительно для того, чтобы умилиться, как хорошо Егор научился их строить.

Не знаю, кого ожидал Максим (надеюсь, всё же не крашенную сучку из моего воображения), но вот увидеть на пороге его мать точно не готов был никто из нас. Мы, наверное, уже смирились с внезапно выпавшей ролью родителей, тем более она только-только начала нам поддаваться, а Егор за прошедший месяц и вовсе, кажется, позабыл, как выглядят его биологические родители.