Три килограмма конфет

— Цыц! — рявкнул Максим и запихнул в меня ещё одну порцию шоколада, а сам принялся расхаживать из стороны в сторону вдоль дивана. — А я тебе ответил что-то, что первое в голову пришло, потому что мне стало обидно. И даже не из-за того, что именно ты говорила, а как это делала: ведь мы старались быть открытыми друг с другом, но раньше ты никогда не заикалась о том, что что-то шло не так.

— А о чём ты сам тогда собирался поговорить?

— О том, что нашёл хорошую квартиру аккурат посередине между нашими университетами и хотел уговорить тебя, чтобы ты жила там со мной.

— Это что же получается… — растерянно промямлила я, когда по его серьёзному и грустному лицу поняла, что он не шутит. — Получается, что я… дура?

— Просто, блин, фееричная! — охотно согласился он, разведя руки в стороны и покачав головой. — Только я, вместо того чтобы повести себя как взрослый человек и постараться разобраться в ситуации, со злости наговорил тебе гадостей в ответ и предложил расстаться. Подумал, вот сейчас ты поймёшь, какое счастье упустила и прибежишь обратно. А ты взяла и не прибежала.

— Но я и правда думала, что…

— Полина! — грозно перебил меня Иванов и взглядом указал на лежащие неподалёку шоколадки. Игра в гляделки между нами продолжалась недолго, и я всё же взяла ещё одну порцию и сама положила в рот, картинно закатив при этом глаза. — Так вот, спустя месяц ожидания я решил, что хватит страдать хернёй, и пошёл к тебе сам. Ждал вечером, около подъезда, только вот с занятий ты шла с этим кудрявым бараном и букетом цветов.

Я нервно сглотнула слюну, вспоминая тот период. Ведь на самом деле тогда у меня уже появилось полное понимание, отчего так тоскливо и плохо на душе, и не было сомнений, кого именно мне не хватает. Но попытаться как-то наладить общение с Максимом мешали гордость, обида и болезненное осознание того, что я сама оттолкнула его, не сумев разобраться в своих чувствах и желаниях. А он взял и… правда оттолкнулся.

— Сначала я взбесился и думал, что вот сейчас брошусь и шею ему сверну. И тебе всё выскажу, что накипело. А потом просто смотрел на вас и до меня начинало медленно доходить, что ты была права. Я и правда ни черта не романтичный — ведь шёл к тебе мириться, но даже не подумал о том, чтобы взять с собой те же дурацкие цветы. Мне казалось, что вот сейчас я просто появлюсь перед тобой, весь такой распрекрасный и готовый принять тебя обратно, и этого уже вроде как вполне достаточно, чтобы ты была вне себя от счастья. Вот такой вот я эгоист. И самое обидное, что эту мысль — о том, что я настолько хорош — внушила мне именно ты. Потому что любила меня такого, как есть, со всеми недостатками. А я не понимал этого, не ценил как следует, принял как должное.

Он опустился в кресло, задумчивым взглядом уставился перед собой, собираясь с мыслями, и по инерции тоже взял со столика порцию шоколада.

— И вот я наблюдал за тем, с каким восторгом тот олень на тебя смотрел, на эти чёртовы цветы в твоих руках, на то, с каким трепетом он поцеловал тебя в щёку на прощание… и понял, что упустил своё счастье. Словно глаза открылись, как на самом деле нужно было ценить то, что было между нами, и как легко я по дурости от этого отказался. И тогда я просто развернулся и ушёл, решив, что без меня тебе действительно будет лучше.

— И знаешь, что получается? — почему-то я снова шептала, хотя в этом не было никакой необходимости. Но горло начинало сводить от подступающих слёз, уже начавших размывать очертания окружающих предметов. — Получается, Максим, что ты тоже дурак. Феерический.

Потом я пыталась доказать ему, что все те претензии — пустые и необоснованные, рыдая у него же на плече. Потом сбивчиво рассказывала про то, как сама хотела помириться, но он уже встречался с какой-то девушкой (как оказалось, она бросила Максима через три недели, устав от того, что он постоянно называл её Полиной). Когда события дошли до момента, где я видела его в торговом центре, он уже истерично хихикал и старательно вытирал с моего лица слёзы и следы размазавшегося шоколада.

— И вообще, тебе звонят какие-то… тёлки! — надулась я, наткнувшись взглядом на оставшийся после Егора конструктор, маленькой горой сваленный в углу гостиной. — Я сама видела!

— Когда это? — искренне удивился Иванов, чья ладонь очень быстро переместилась с головы и уже внаглую мяла мою ягодицу.

— А вот тогда! — мои пальцы бесцеремонно ткнули в оставшееся от синяка жёлтое пятно на лбу под вылетевшее из Максима сдавленное «ой».

— Так это староста нашего потока. Передавала мне задания от преподавателей. А ты вообще бешеная, Романова, из-за ревности людей калечить!

— Во-первых, это просто совпадение. Во-вторых, сам ты бешеный! — ради справедливости пришлось даже уклониться от его настойчивых попыток укусить меня за часть груди, выглядывающую из-за подушки. — А в-третьих, мы вообще-то разговариваем!

— Я не хочу больше разговаривать…