– Да это я всё и без тебя знаю, чёртов осёл! – заорал Клермон, с грохотом захлопнув крышкой котёл и сев, – ты говори дело! Как эти девушки оказались в жалкой скорлупке на расстоянии восьми тысяч миль от Тортуги?
– Так я об этом и говорю! Один из пиратов, по имени Жан Фернон, поссорился с губернатором и похитил его племянниц, чтобы потребовать с него выкуп. Но Жермонталь платить за них отказался. Тогда Фернон поплыл с ними на своём барке в Китай, чтобы их продать как наложниц. Но по пути они ему до такой степени надоели своим нытьём, что он посадил их в шлюпку, которую спустил в море, и – был таков! Где это произошло – не очень понятно, так как бедняжек носило по океану целых два дня и две ночи. В такую вот передрягу они попали из-за того, что этот пират обиделся на их дядю, не поделив с ним какой-то груз с какого-то корабля. Такие дела на Карибском море – в обычае.
– Негодяй! – выдохнул Клермон. Он был возмущён так сильно, что на его лице проступил сквозь сажу румянец. Ударив по столу кулаком, разгневанный кок продолжил:
– Подлец! Мерзавец! Теперь понятно, где драгоценности этих девушек. Хорошо ещё, если честь осталась при них! Проклятый палач! Как мог он, по крайней мере, не дать им вёсла?
– Да он хотел, между прочим, но боцман и все матросы стали орать, что если у этих барышень будут вёсла – от них тогда не отделаться даже при ураганном ветре! А утопить он их не осмелился, потому что был какой-то церковный праздник – кажется, Рождество.
Клермон озадачился. Помолчав с минуту, он поглядел на булькающий котёл, а затем – на Энди, будто раздумывая, какой из этих предметов более неуместен в его судьбе, и проговорил:
– Но это какой-то вздор! Черти они, что ли, эти две девушки, если им удалось довести до осатанения даже лютых головорезов? Что, в таком случае, ждёт всех нас?
– Могу сказать точно только одно: эти две красотки – очень большие любительницы чесать языками, – с многозначительным видом произнёс Энди и потянулся за сухарём, по счёту уже четвёртым. Решив, что ценность полученной информации уступает ценности четырёх сухарей, притом многократно, Клермон пресёк это посягательство и велел приятелю убираться.
Глава тринадцатая
Корабль превращается в монастырь
За завтраком леди Грэмптон решительно заявила ван Страттену, что не станет более нянчиться с двумя сёстрами, ибо те здоровы, активны и вряд ли могут похвастать хотя бы дюжиной поколений дворян среди своих предков.
– Меня крестила родная дочь великого короля Генриха Четвёртого, Генриетта Английская, – продолжала шотландка, – а мой отец – герцог Макферсон! Кто они, чёрт возьми, такие, эти Элен и Софи, чтобы я снимала с них юбки и завивала им волосы?
Капитан был вынужден согласиться. Взойдя на верхнюю палубу, он велел подозвать к себе Энди и возложил на него обязанности лакея. Энди был озадачен.
– А что мне придётся делать, сэр? – спросил он с некоторой тревогой.
– Много чего. Ты будешь подавать кофе двум этим барышням, помогать одеваться и раздеваться, стричь у них ногти и выносить за ними горшки. Вряд ли они будут тебя стесняться – ты ведь ещё мальчишка, а не мужчина. Ту, которая с родинкой, звать Элен, а её сестричку – Софи.
– Я отлично знаю, как их зовут! – вознегодовал Энди, представив, каким насмешкам его подвергнут товарищи, – вы мне скажите другое, сэр: какого, простите, чёрта я должен всем этим заниматься? Я ведь матрос – такой же, как все другие матросы!
– С этого дня ты юнга, – сказал ван Страттен, – жалованье твоё останется прежним. Ещё какие-нибудь вопросы у тебя есть?
Энди приложил ладонь к вспотевшему лбу. Видя, что ван Страттен уже поворачивается на каблуках, чтобы удалиться, он уцепился, что называется, за соломинку:
– Капитан! Ведь у нас на судне есть девушка! Почему бы вам её не назначить горничной к этим дамам?
– Никакой здесь девушки нет, кроме этих барышень, – был ответ, – Что за вздор ты мелешь, скотина? Ты, никак, пьян? Ещё раз с утра напьёшься – сразу вышвырну за борт! Понял?
Энди понуро опустил голову. Его горе было огромным. Хьюберт и Том, услышавшие его разговор с ван Страттеном, хохотали на весь корабль. Все те, с кем они делились забавной новостью, присоединялись к их хохоту. Лишь Клермон взглянул на Энди с сочувствием. После этого кок отправился поваляться на орудийную палубу, где лежал у него тюфяк, изъеденный крысами и мышами.
Леди Джоанна вскоре спустилась туда к нему. К её разочарованию, он там был не один. На лафете пушки, рядом с которым лежал тюфяк с лежащим на нём Клермоном, сидели Энди и Стивен. Лица трёх мальчиков отражали разные чувства: Энди был близок к самоубийству, Стивен – доволен, а Клермон – холоден. Леди Грэмптон смогла очень хорошо рассмотреть эти три лица, потому что солнце вставало за левым бортом, а порты были открыты, и всё пространство пушечной палубы рассекали полосы света. Когда женщина вошла, три парня резко прервали свой разговор, который был весьма бурным, после чего Клермон обратился к ней.