Три креста

– Что вы, сударыня! – ужаснулась мадемуазель Элен, опуская руку, чтоб вонзить ногти в мягкое место мадемуазель Софи, – наш прекрасный дядюшка – настоящий апостол Павел среди язычников! Подвергая себя огромному риску, он уже много лет всё делает для того, чтоб головорезы прониклись верой Христовой и сатанинский остров стал настоящим оплотом церкви!

– Да он и так им является, – сказал Эдвардс, – ведь губернатор де Жермонталь недавно стал графом благодаря кардиналу де Ришелье, парижский дворец которого был прекрасно отремонтирован за счёт средств, которые поступили с Тортуги.

– Сударь! Можно подумать, вы служите казначеем у кардинала, – гордо задрала носик мадемуазель Элен и выпила полный стакан вина. Вторая блондинка, одним движением проглотив картофелину и два больших куска мяса, последовала её примеру, после чего первая поправилась:

– У Его Высокопреосвященства.

– На месте вашего кардинала я бы этого Жермонталя произвёл в герцоги, – заявил ван Страттен, который был уже слегка пьян, – плохой человек не мог воспитать таких ангелочков! Впрочем, Клермон – тоже ангелочек, а все его воспитатели кончили свои дни на виселице, и поделом. Я прав, господин Клермон?

– Совершенно правы, – подтвердил кок и стал наполнять бокалы. Обе француженки и шотландка взглянули на воспитанника висельников с сочувствием. Леди Грэмптон хотела даже что-то сказать, но в этот момент с трапа донёсся топот. Все с беспокойством застыли, глядя на дверь. Она приоткрылась ровно настолько, чтобы в проём смогла пропихнуться вихрастая башка Стивена.

– Капитан, по левому борту – шхуна! – сообщил он, – идёт на всех парусах, под французским флагом!

– А курс? – спросил капитан, вставая.

– Восточный!

– Прямо к Тортуге, – бросил голландец красноречивый взгляд на юных блондинок, – впрочем, не следует забывать о том, что между Тортугой и этой шхуной окажется материк шириною в четыре тысячи миль. Но это – пустяк для столь большой праведности, как ваша. Подумайте ещё раз хорошенько, дамы! Разве не хочется вам вернуться к святому вашему дядюшке, чтобы опять вместе с ним заняться работой по исцелению душ свирепых головорезов?

Девушки отказались категорически, и ван Страттен поднялся вместе со Стивеном на корму. За ними проследовал и Клермон.

Солнце опустилось до горизонта. Шхуна, белея всеми своими огромными парусами, шла к противоположному. Между нею и бригом было уже около трёх миль.

– Хороша посудина, – произнёс ван Страттен, приняв трубу, протянутую Гастоном, – и чёрт бы с ней, пусть идёт. Клермон, ты зачем поднялся на палубу?

– Чтобы броситься за борт, если мне станут надоедать, – ответил Клермон невиданной дерзостью и побрёл вдоль борта на бак. Его сердце мучила и терзала тоска, которую объяснить он ничем не мог. Ей нужно было найти какой-нибудь выход. И бедный парень заплакал. Никто этого не видел, поскольку он склонился над бортом, и его слёзы капали в океан – теперь уже Тихий. Тот пожирал их всею своею необозримостью, глубиной и очарованием. Так пожрёт он, должно быть, всю его жизнь. И всю его смерть. Волосы Клермона шевелил ветер. Солнце осело за горизонт, и шхуна исчезла примерно в тот же момент.

Безоблачное, глубокое небо уже сияло необычайно яркими звёздами, когда Том и Стивен вдруг обратились к Клермону с просьбой поискать Энди, который был нужен им для какого-то очень срочного разговора. Нехотя решив выполнить эту просьбу, Клермон спустился по трапу и подошёл к каюте француженок. Из каюты слышался хохот. Кок постучал. Никто не ответил. Тогда Клермон тихонько приоткрыл дверь. И в этот же миг широко открылся у него рот.

Никто его стук даже не услышал, так как смеялись громко, а на столе поблёскивали бутылки. Открытый иллюминатор пропускал свет тропических звёзд, отражённых морем. В этом двойном сиянии было очень хорошо видно тех, кто смеялся, сидя на одной койке, и тех, кто ритмично двигался, выделяясь из сумрака белизной совсем голых тел, на другой. У Клермона было острое зрение. Он увидел родинку на щеке у одной из дам, которые веселились. На этой даме был пеньюар, распахнутый так, что белели груди, живот и бёдра. Леди Джоанну, сидевшую рядом с мадемуазель Элен, узнать было ещё проще. Обе они потешались над голой мадемуазель Софи, которая, оседлав также обнажённого Энди, лежавшего на спине, забавно подпрыгивала и глухо, страшно стонала. Энди молчал. Однако, его дыхание было частым. Видимо, его всё устраивало.

К несчастью для развлекавшихся, настроение у Клермона было, прямо скажем, прескверное. Закрыв дверь, он быстро дошёл до кают-компании, где застал капитана с Эдвардсом. Они пили ром, изучая карту морских течений. Это не помешало им выслушать Клермона, который был от злости довольно невразумителен, уловить главную идею его рассказа и даже сделать разные выводы.

– Чёрт возьми! – вскрикнул капитан, почесав затылок, – ведь они час или два назад утверждали, что собираются посвятить себя Богу до конца жизни!