Три креста

– Курить, – отозвалась Клер, – я чувствую пустоту и в лёгких, и в сердце.

Вслед за оперативной машиной стали отчаливать депутатские. Но Мерзулина с Дворовой никак всё не уезжали. Среди работников прессы была подруга Танечки Шельгенгауэр, вместе с нею работавшая на «Лихе Москвы». Звали её Лена Кликовская. Узнав Риту, она приблизилась к ней.

– Риточка, привет!

Взглянула на Клер, которая доставала «Мальборо».

– Добрый вечер.

– Это моя подруга Клер, – представила парижанку Рита, достав «Парламент», – а это – Лена Кликовская. Слушай, Ленка! А почему эти две красавицы не отваливают?

– Какие?

Рита, прикуривая, с брезгливостью указала на два оставшихся лимузина.

– А … их знает! Видимо, телевизионщиков ждут.

– С каких это пор телевизионщики к ним опаздывают?

– С недавних, Ритка, с недавних. Слишком они стали загоняться. Сама всё видела. Ого, глянь-ка!

К Клер, которая сделала несколько шагов вправо, чтобы взглянуть на дизайн фонарного столбика, неожиданно подбежал один из помощников Дворовой. Было ему лет двадцать или чуть больше, но на румяном, чистом лице его помещалось ничуть не меньше державности, чем на заднице Клер. Последняя на него поглядела вяло, но с озадаченностью, насколько это было возможно в её развинченном состоянии.

– Девушка, я просил бы вас не курить около Госдумы!

– Пошёл отсюда.

– Если вы будете так со мной разговаривать, на пятнадцать суток сейчас поедете! Ясно вам? Госдума – это основной властный орган нашей страны. Его надо уважать. А вы рядом с ним ведёте себя похабно и аморально, плюя на нашу заботу об улучшении качества населения.

– Качества населения? – повторила Клер, стряхивая пепел на тротуар.

– Качества здоровья, конечно. Вы можете прочитать, что на вашей пачке написано, если вас учили читать. Курение убивает!

– Но не меня.

– А кого?

– Тебя, – ответила Клер, и, стиснув кулак, лихо им воспользовалась. Естественно, он смазливого патриотика не убил, но сделал чуть-чуть менее смазливым. Тот завизжал и заугрожал. Двое полицейских не дали Клер докурить. Они её потащили к своему «Форду». Она не сопротивлялась, дабы не подвергать опасности семиструнку, висевшую у неё за плечами. Отчаянные попытки Риты примкнуть к француженке были грубо пресечены, а вопли про властный орган и про какой-то другой, ещё более полезный орган, были оценены только журналистами. Тогда Рита бросилась к потерпевшему, собираясь продлить его будущий больничный и разделить участь Клер, но Лена взяла её за рукав.

– Марго, успокойся! Её отпустят. Он не подаст заявление.

– Да с чего ты это взяла?

– А я его знаю. Он ко мне просится на эфир. Сейчас я всё утрясу.

С этими словами Кликовская почему-то направилась не к источнику визга и сквернословных угроз, а к его хозяйке, которая не сочла обязательным выйти из лимузина, чтоб защитить своего пажа. Ирина Анатольевна опустила стекло. Лена, наклонившись, стала с ней разговаривать. Клер, тем временем, увезли. Потерпевший стих. Пресса, потеряв к нему интерес, стала разъезжаться, поскольку на депутатской парковке остались только два членовоза.

– Всё хорошо, – заверила Лена, опять приблизившись к Рите, – ей ничего не грозит, кроме административного штрафа за мелкое хулиганство.

– Она ведь гражданка Франции! Её могут запросто депортировать!

– А она что, против? – подняла бровь Кликовская.

– Очень против!

– Странная девочка! Если у неё при себе документов нет, то пусть назовётся Марией Пупкиной без определённого места жительства. Её долго держать не станут.

– Да, ничего, разберётся, – вдруг успокоилась Рита, вспомнив, что Клер и не из таких проблем вылезала, – спасибо, Ленка.

– Рада была помочь, – гордо улыбнулась Кликовская. И, красиво виляя очаровательной задницей, зашагала она к Тверской. Рите было с ней по пути, но очень хотелось пройтись без всяких попутчиков. Она выкурила ещё одну сигарету, против которой хлюпающий пажонок не возражал, и двинулась вслед за корреспонденткой.

Той уже видно не было. Перейдя Тверскую, затем – Бульварное, Рита с полминуты стояла на самом краешке тротуара, лицом к потоку машин. Глядя то на Гоголя, то на дом, в котором он жил, она размышляла, куда направиться. Ей нужна была Сухаревская. Конечно, через бульвары и переулки дойти было бы быстрее, но слишком уж замечательный розовел над городом вечер! Да и энергии было хоть отбавляй, даром что с утра ничего не ела. Так вот решила она дать крюк часа на два – Новый Арбат, Садовое. И – пошла, дымя сигаретой.

Вскоре стало смеркаться. Зажглись над городом фонари, и небо от них сделалось багряным. Под гул машин и топот прохожих Рите навязчиво вспоминалась вся её жизнь, которая шла зигзагами от парижских отелей до наркоманских подвалов и чердаков, от зеркала в «Ауди» до предмета с тем же названием в туалете психиатрической клиники. Оба зеркала отражали кислую рожу. Вот и сейчас Рита шла туда, где её тоска построила себе домик из ромбиков на обоях. И шла она туда потому, что всем остальным там было не веселее. Конечно Инга и Клер иногда бодрятся, поэтому у них крыша и не выдерживает.