Три креста

– И кто ты такой, приятель? – спросил ван Страттен, переглянувшись с Эдвардсом и Уилсоном, что сидели в концах стола, напротив друг друга, – как тебя звать?

– Меня зовут Энди, сэр, – произнёс юнец хриплым голосом, вовсе даже не уловив в вопросе сарказма, – я – из Бристоля. Оба моих отца были моряками. А сам я три с половиной месяца служил юнгой на китобойном судне.

– Оба отца? – задумчиво по-английски переспросил ван Страттен под громкий смех всей таверны, – как интересно! А почему ты не уточнил у матери, кто из них настоящий?

– Потому, что я её никогда не видел, – довольно лихо заговорил мальчишка на этом же языке, – но я знаю точно – она была англичанкой. Мне от неё в наследство достался маленький попугай английской породы. Я его, правда, однажды выпустил полетать, и он не вернулся.

– Ну, а те двое её приятелей?

– Они оба лондонцы, клянусь честью!

– Ты так решил, потому что тебе в наследство от них достались жираф и белый медведь английской породы? – снова развеселил ван Страттен таверну.

– Готфрид, – резко вмешалась в разговор Клер, перестав играть на гитаре, – возьми его. У него – чистейший английский. Ты что, не слышишь?

Клер говорила громко. Все моряки и девушки разом стихли, глядя на гитаристку с недоумением.

– Ну, и что? – лениво спросил ван Страттен, – я набираю команду военного корабля, а не школьный класс!

– Корабль торговый, – не согласилась Клер, – а мальчишка ростом почти с меня, хоть я – самая высокая дама во всей Голландии! И он плавал на китобойном судне, а там бездельникам места нет.

– Да, и бил китов английской породы! – вспылил ван Страттен, чего не следовало бы делать, – Закрой свой рот, моя ненаглядная! В этом деле я обойдусь без твоих слюнявых соплей.

– Готфрид! Все уже думают – ты ревнуешь меня к мальчишке, – вздохнула Клер и взяла аккорд. Она была зла. Ван Страттен, коротко рассмеявшись, схватил перо, торчавшее из чернильницы.

– Как, сказал ты, тебя зовут? – спросил он бывшего юнгу.

– Энди, – повторил тот и лихо встряхнул белобрысым чубчиком, – Энди, сэр!

Придерживая нижний угол листа, который закручивался, ван Страттен внёс это имя в список отобранных предварительно и сказал, подняв на парнишку взгляд:

– Жди меня в конторе. Там мы поговорим ещё раз. Если я увижу, что ты не знаешь, в чём разница между фок-марселем и бом-брамселем – будешь дальше охотиться на китов в портовых тавернах. Всё понял?

– Так точно, сэр! – бойко отчеканил мальчишка. Взглянув на Клер, которая ему дружески улыбнулась, он повернулся на пятках и был таков.

Это незначительное событие повлияло на настроение лейтенанта примерно так же, как повлиял бы волос, попавший в суп. Конечно, в первую очередь моряка раздражало то, что его публичная пикировка с Клер, в которую можно было и не вступать, была им проиграна. Кто бы мог сомневаться, что сто болванов и дур, хихикающих сейчас в облаках табачного дыма, оповестят об этом весь порт и весь Амстердам! Уилсон и Эдвардс молча курили свои шкиперские трубки. Изящные ногти Клер выщипывали из струн пафосный испанский пассаж. Длинные ресницы гасконки были опущены.

Записав ещё пять – шесть человек, лейтенант в очередной раз приложился к кружке, после чего поднялся и заявил, что набор окончен. Очередь зашумела, заволновалась. Те, из кого она состояла, решили просто не выпускать ван Страттена из таверны, однако Эдвардс с Уилсоном очень быстро расчистили ему путь и вместе с ним вышли. Он предложил им заняться пока их собственными делами, несколько удивив их новостью, что отплытие состоится завтра, и зашагал в контору один, помахивая листом. Но на полдороге его вдруг нагнала Клер. Она была без гитары.

– Готфрид! – крикнула задыхающаяся гасконка, схватив любовника за рукав камзола, – послушай, Готфрид! Ты понимаешь, что я отправлюсь с тобой? Ты думал об этом, Готфрид?

– Конечно, нет, – ответил ван Страттен, не убавляя шаг, – эта идиотская мысль мне не приходила в голову. Я ещё не сошёл с ума.

– Я не понимаю, зачем ты так говоришь? – возмутилась Клер, – корабль большой! Я что, там не помещусь? Или ты возьмёшь какую-нибудь другую девушку? Признавайся! Ты разлюбил меня, да?

– Корабль большой, но никаким девушкам на нём места нет и не будет, – резко сказал голландец, остановившись, – забудь об этом. Баба на корабле – это смерть всему! Капитан – первый среди равных, и если он таким образом развлекается, остальные думают: мы чем хуже? Молчат, но думают! А потом вспыхивает бунт.

– Но я не могу без тебя! – зарыдала Клер, – целый год разлуки, а то и больше! Нет, я не выдержу, Готфрид! Лучше пронзи меня своей шпагой!

Ему пришлось её успокаивать, потому что она верещала громко. Он понимал, что её паскудное обезьянство, вызванное одной лишь скукой, могло зайти ещё дальше. Прохожие останавливались, смотрели, и неохотно возобновляли путь. Все они отлично знали ван Страттена, знали Клер. Им было понятно, чего она добивается.