Три креста

Ночь была страшная и тоскливая. Нет – не выл леденящий ветер, не бушевали волны, не собирались на небе полчища туч. Наоборот, звёзды – чужие, не европейские, любовались сами собой в бескрайнем и неподвижном зеркале океана, слегка подёрнутом седой дымкой. Вот это и было страшно. Дивные небеса ничего не хотели видеть, кроме самих себя, и это безудержно навевало чувство, что Бог не видит. Он отвернулся и думает о другом, потому что мир, сотворённый им, достиг совершенства, а значит – должен вот-вот исчезнуть. Да, созвездия были неописуемые и незнакомые. Головокружительное пространство между чудовищно удалёнными горизонтами не могло вместить все эти причудливые фигуры из ярких звёзд. Южный Крест горел и переливался. Прямо под ним распростёрлась Африка – страшный, загадочный континент, размеры которого было трудно даже вообразить. «Летучий Голландец» двигался вдоль его западной стороны, приближаясь к мысу Доброй Надежды. Плотная полоса тумана, обозначавшая берег, была едва различима на горизонте. Стояло сладостное безмолвие, просочившееся, казалось, из параллельной Вселенной.

Однако, слабый северо-западный ветер всё-таки дул, давая кораблю скорость в пару узлов. Огромные паруса белели под звёздами, как крутые снежные склоны гор. Вахтенные спали, поскольку было светло и тихо, а у штурвала стоял лучший рулевой экипажа, Дэнисен. Он курил короткую трубку и часто встряхивал головой, отгоняя сон. Напротив грот-мачты у борта замерли, глядя на проплывающее вдали побережье Африки, господин де Шонтлен и Клер.

Тридцатитрёхлетний француз был очень хорош собою. Он бросал вызов любой окружающей обстановке, стойко храня безупречность внешнего облика – вплоть до белоснежных манжет, и светскую утончённость в каждом движении, в каждом слове. И удивительно было то, что это не раздражало даже матросов. Все понимали, что этот худенький дворянин вёл бы себя так и на эшафоте. В самом начале пути, ещё возле берегов Европы, Эдвардс и де Шонтлен захотели выяснить, кто из них ловчее владеет шпагой. Их поединок произошёл между двумя мачтами, на глазах всего экипажа – то есть, пятнадцати человек. Оба фехтовальщика оказались в равной степени виртуозными мастерами своего дела, но через четверть часа француз всё же выбил шпагу из руки Эдвардса. Тот признал своё поражение, а его противник сказал, что не одержал бы победу, если бы Эдвардс надел более удобный камзол.

Когда де Шонтлен порой заходил к Клер в камбуз, чтоб вымыть руки, она приветствовала его надменным кивком, как великосветская дама. Он улыбался, приподнимая шляпу с плюмажем. Эта игра им обоим нравилась.

– А вы правда были морским разбойником, господин де Шонтлен? – однажды спросила у него Клер.

– Сударыня, слово «был» здесь лишнее, – прозвучал ответ, который сопровождался грустной улыбкой. У Клер было настроение выяснить абсолютно всё.

– А как же купцы доверили вам товар? – пристала она.

– Клер, вам ли не знать, что если разбойники хоть кому-то и доверяют, то только другим разбойникам? – произнёс де Шонтлен и покинул камбуз.

Клер была озадачена. И теперь, в предрассветный час, когда дворянин опять приблизился к ней, стоявшей у борта и упивавшейся светом звёзд, она захотела возобновить разговор, зайдя совершенно с другого края. Коротко обменявшись приветствиями, они некоторое время молчали. Потом гасконка спросила вкрадчивым голосом:

– Господин де Шонтлен, позвольте полюбопытствовать, чем вы вышли полюбоваться – звёздами или мной?

Француз не смутился.

– Звёздами, – сказал он, – и вами, поскольку вы – безусловно, одна из них. И это не комплимент, сударыня.

– Что же это? – подняла брови девушка, – неужели первые признаки помешательства?

– Клер, взгляните на эту необозримую красоту, которая вся сказочно сияет, – повёл рукой де Шонтлен, указывая на дымчатый силуэт далёкого берега и застывший под звёздами океан, – а это ведь только то, что мы можем видеть, то есть – почти ничто! Представляете? Так откуда у каждой из миллиардов звёзд – а их миллиардищи миллиардов, мадемуазель – так вот, откуда у каждой из этих звёзд такой запас света? Как вы считаете?

Клер не знала ответа. Но это ей никогда не мешало его давать. И она сказала:

– От их создателя!

– Совершенно верно. Бог сотворил и людей, и звёзды. Но почему люди умирают, а звёзды – вечны? Да, горы и моря тоже вечны, но только они мертвы. А звёзды сияют. Значит, они живут. И не потому ли они живут, что мы умираем? Вам так не кажется?

– Вы хотите сказать, что я после смерти стану звездой или её крохотной частью? – спросила Клер, растерянно заморгав, – ох, как вы обескуражили меня, сударь! Это ужасно!

– Да что же в этом ужасного? На мой взгляд, это просто великолепно – быть всеми видимой и всё видеть. Вы представляете – видеть всё! Вот я сейчас вижу вас целиком, и это, поверьте, гораздо лучше, чем видеть, к примеру, только лишь кончик вашей реснички или край ногтя.

– С этой-то стороны, конечно, вы правы, – признала девушка, – но с другой стороны – как можно только светить, ничего более не делая? Это ведь скука смертная!

Де Шонтлен рассмеялся.