Три креста

Приказ, разумеется, был адресован боцману. Тот поспешно его исполнил, и вся команда высыпала на палубу. Только марсовым был дан знак остаться на мачтах. Этим двоим капитан велел снять бом-брамсель, а также топсель, и взять два рифа на марселе. Остальным матросам он приказал убрать кливера с бушприта и оба стакселя между мачтами. После этих манипуляций быстрота судна резко уменьшилась. Соответственно, килевая качка усилилась – притом так, что Клер, направившись к камбузу, вдруг почувствовала, как палуба ускользает из-под её голых пяток. Ещё мгновение – и гасконка, взвизгнув, под общий хохот матросов, среди которых был Энди, весьма болезненно приложилась к палубе задним местом. Её поднял де Шонтлен, который задумчиво шёл к себе. Он велел матросам заткнуться.

– Как вы любезны, маркиз! – простонала Клер, с наморщенным носиком приложив ладонь к ушибленной части тела, – вы образцовый, изысканный дворянин! Просто сама вежливость!

– Я прошу меня извинить за мою недавнюю грубость, – сказал француз, покраснев, – я, видите ли, мечтал, поэтому был слегка не в себе. Но это, конечно, не оправдание.

– Всё в порядке, – нежно сверкнула улыбкой Клер, – я сама мечтательна, и поэтому очень вас понимаю. Проводите, пожалуйста, меня в камбуз, не то я тут ещё шею себе сверну на радость этим бездельникам!

Де Шонтлен её проводил, а десять матросов их проводили взглядами. Затащив дворянина в камбуз, Клер очень плотно прикрыла дверь, и, усадив гостя на табуретку, без всякой жалобности проныла:

– Ах, господин де Шонтлен! Соблаговолите взглянуть, насколько серьёзно я пострадала! Вы, как человек просвещённый, сможете это определить с достаточной точностью.

Раньше, чем де Шонтлен согласился, девушка повернулась к нему спиной и, еле удерживаясь от смеха, задрала юбку. Рассматривая то самое место, которым мадемуазель чуть не проломила верхнюю палубу, де Шонтлен был вполне спокоен.

– Ничего страшного, – сказал он очень тихим голосом, – синяки пройдут, мадемуазель Клер. Вам не слишком больно?

– Есть синяки? – ужаснулась Клер, – о, какой кошмар! Знайте же, маркиз – я их ненавижу, они просто отвратительны! Что мне делать, сударь? Я так несчастлива, господин де Шонтлен!

Нежно разогнув её пальчики, очень крепко державшие подол юбки, француз одёрнул его, и, развернув Клер нахальным лицом к себе, сказал ей:

– Мадемуазель! Вы очень несчастливы, я не спорю. И что вам делать, скажу. Вам следует заработать ещё десятков пять – шесть таких синяков на этом же месте – но не при помощи палубы, а при помощи палки. Тогда вы, может быть, поумнеете.

Клер совсем не обиделась. Ей, напротив, стало ещё смешнее.

– Вы всё-таки грубиян! – вскричала она, прикоснувшись пальцем к кончику носа сидевшего перед ней красавца, – скажите мне, о чём вы мечтаете? Вероятно, о знатной даме? Да, разумеется – ведь её не нужно бить палкой, чтобы она поумнела! Она умна, и весьма. Поэтому и отвергла вас!

– Так и есть, – признал де Шонтлен, слегка побледнев, – но только я о другом мечтаю, сударыня.

– Так о чём, о чём? Признавайтесь!

Француз вздохнул.

– Хорошо, скажу. О том, чтобы вы, красавица, перестали хватать без спросу зрительную трубу. А если схватили – пожалуйста, не кричите на весь корабль о том, что видите. Это признак низкого воспитания.

Клер ушам своим не поверила. Отступив на пару шагов, она очень пристально поглядела в глаза французского дворянина. Тот был очень спокоен и смотрел холодно.

– Так вам, значит, было угодно, чтобы на нас напали пираты? – тихо спросила Клер, пытаясь вернуть себе хладнокровие, – вы – убийца? Или больной человек? Или вы так шутите?

– Вы не поняли. И едва ли поймёте. Скажу одно: мне было угодно получить искупление.

Хладнокровие к Клер вернулось только отчасти.

– Вижу, что вы больны, – вздохнула она, – ну, что ж, мне придётся всё рассказать капитану. Другого выхода нет. Сами понимаете.

– Господин ван Страттен вам не поверит, – пожал плечами француз, – он решит, что вы всё либо придумали, либо перепутали, потому что выпили много рома. Ваше пристрастие к этому напитку и дарование сочинительницы историй общеизвестны. Я как-нибудь обучу вас грамоте, и тогда вы, мадемуазель, без труда затмите Сервантеса и Шекспира.

Синие глаза Клер от ярости вспыхнули. Она огляделась по сторонам, как будто ища оружие. Потом тихо сказала:

– Я передам ему всё, что слышала. Пусть он сам решает, вру я или не вру!

– Тогда соблаговолите прибавить к рассказу следующее: господин де Шонтлен действительно хочет крови. Но только той, чьё место – не в жилах, а на кресте. Вы твёрдо запомнили?

– Сорок тысяч чертей! – выдохнула Клер, – объяснитесь, сударь! Или, клянусь…