Три куля черных сухарей

Переменив позу, Сорокин заиграл другую мелодию — свою любимую:

Живот моя отрадаВ высоком терему,А в терем тот высокийДа нет хода никому…

Кончил «Отраду» и быстро, незаметно перешел снова на танго:

Утомленное солнцеНежно с морем прощалось,В этот час ты призналась,Что нет любви…

Заходится Васькино сердце то ли от музыки, то ли от слов печальных, завидует Сорокину: хорошо играет, девчонки вьются около него, уж ему-то ни одна не скажет, что нет любви, наоборот — есть она, у каждой из них есть к нему любовь, только помани. А на Ваську они и внимания не обращают. Правда, он и сам не очень старается, стыдится чего-то. Прежде всего одежды своей стыдится. У Жека шерстяные, сшитые по моде — тридцать два сантиметра ширины — брюки. Стрелочка на них — можно обрезаться. Жек бережет эти брюки: когда играет, под баян на коленях расстилает красный бархатный лоскуток. И туфли у Жека модные — утиный носок, широкие рубчатые ранты, — все как надо. А у Васьки штаны из «чертовой кожи», сколько ни наглаживает он их, как ни наводит стрелочку — только и хватает ее, пока за ворота выйдет, а потом куда что девается. На коленях пузыри вздуваются, будто кто нарочно их выпирает. Ботинки у него — носы бульдожьи: «мальчиковые»…

Подошла к ребятам Катя Сбежнева — комсорг класса, пристыдила:

— Ну что вы стоите? Учитесь танцевать! Скоро Новый год, а вы так и будете стоять — стены подпирать? Пойдем поучу, Гурин.

— У меня ноги не туда глядят, — отшутился Васька.

— Пойдем! Женя, играй вальс, мы будем ребят учить. Девочки, давайте поучим их!

Заиграл Жек вальс, потянули девчонки ребят, с трудом оторвали от стены, начали учить.

Смотрит Гурин на свои ноги, чтобы не споткнуться, а сам спотыкается, на сторону валится, будто впервые на велосипед забрался. Покраснел, вспотел, но учится старательно.

— Это же так просто! — говорит Катя Ваське в самое ухо. — Шаг вперед и потом поворот… — И напевает:

Чайка смело пролетелаНад седой волной.Окунулась и вернулась,

Вьется надо мной…

От Кати пахнет духами, и это пьянит Ваську. Пьянит от ее близости, от духов, от радости, что ноги наконец-то стали слушаться, и уже перестал он бить носками ботинок Катины лодочки.

Увлеклись танцами — одни учатся, другие учат, не заметили, как дверь открылась и в класс вошел дежурный по школе учитель-физик Куц Александр Федорович. Низенький, вертлявенький, чтобы выглядеть повыше, он носил ботинки на высоких каблуках и постоянно тянул голову вверх, как это делают обычно горбатые люди.

Куц вошел в класс и встал у порога, покачивая укоризненно головой.

— Так, так… — проговорил он. — И комсорг, значит, танго танцует?!

— Александр Федорович, какое же это танго? Вальс! — возразила Катя кокетливо. — А вальс, по-моему, разрешается танцевать всем?

— А перед этим? — спросил Куц.

— Но ребят же надо научить! Вы посмотрите: взрослые парни, а танцевать не умеют!

— Большая перемена, между прочим, дается, чтобы отдохнуть и проветрить класс. А вы пыли сколько нагнали.

— Александр Федорович, а вы танцуете? Имейте в виду, на Новый год мы вас все равно вытащим, — кокетничала Сбежнева. — Давайте попробуем? — И она расставила руки, приглашая его на танец.

— Ладно, ладно… — засмущался Куц. — Как-нибудь в другой раз… Кончайте, пока директор не услышал, — смягчился он и вышел торопливо в коридор.

Засмеялись вдогонку девчонки — взрослые уже, с учителем почти наравне.

Жек закрыл баян, поставил на стул, и все потянулись нехотя из класса. Гурин подошел к газетной витрине — все то же: тревожно в мире, фашисты наглеют. В Испании бои идут уже в самом Мадриде.

Кто-то хлопнул его по плечу, оглянулся — Жек, улыбнулся дружески.

— Что там нового? — спросил Сорокин.

— Да ничего… Уехать бы в Испанию добровольцем! Жаль, не берут.

— Летчиков берут, — сказал Жек тихо, доверительно.

— Врешь!

— Точно знаю. — И он щелкнул ногтем себя по зубу — сделал блатной клятвенный жест.

— Откуда знаешь?

— Ну!.. Потом скажу. — Оглянулся по сторонам и сообщил еще одну новость: — А в городе принимают в аэроклуб с восьмого класса. Понял?

— Врешь?

— Ну вот, опять — «врешь»! Говорят тебе…

У Гурина глаза заблестели, он взял Сорокина за пуговку, притянул к себе, таинственно заговорил:

— Слушай, Жень, давай махнем?

— Куда?

— Ну, сначала в аэроклуб, а потом и… — Он кивнул на газету, где была заметка об Испании. — Смотри, что в мире делается, а мы тут — синус да косинус, аш два о да разная муть… Надоело!

— Надоело, это верно, — согласился Сорокин. — От одной маханши сбежал бы куда-нибудь, все время долбит одно и то же: учись да учись…

— Да дело даже не в этом… — поморщился Васька. — Ты ж смотри, гады как обнаглели — жмут и жмут, а мы сидим тут. Махнем?

— Давай!

Гурин схватил Жека за руку и крепко пожал.