Три куля черных сухарей

— Да знаю, знаю!.. — заторопилась мать, словно боялась, что Платон почему-либо раздумает помогать ей. — Знаю, как же… Найду, язык до Киева доведет.

— Там у нас планерка будет. После планерки подойдешь ко мне. Что-нибудь сделаем.

— Ой, спасибо тебе…

— Рано спасибо, — сказал Платон и засобирался идти.

— Посидел бы… Когда был, да когда ишо будешь… Угостить, правда, нечем, ты уж извини…

— О чем ты говоришь? Угостить… Пойду, некогда…

— Не обижайся на меня, што я так напустилась… Припекло — дальше некуда. — И у матери снова задергалось лицо, она потянула к глазам уголок платка.

— Ладно, ладно, — успокоил ее Платон, надел фуражку и направился к двери. — До свидания, — сказал он уже в сенях, не оборачиваясь.

— До свидания, — ответила за всех мать, идя вслед за ним…

Как только они вышли из комнаты, ребята словно по команде бросились к свертку, развернули и разочарованно отступили — в свертке было два куска хозяйственного мыла. Вошла мать, увидела мыло, сказала:

— О, знает, что в хозяйстве нужно. Рубахи вам повыстираю. Это хорошо. — И понесла мыло в чулан. — Только бы дал бог устроиться на работу…

До конца дня мать была сама не своя, места себе не находила — волновалась. Она то вздыхала, то что-то шептала про себя, будто молитву, и постоянно вслух повторяла:

— Хоть бы бог дал…

Сбегала в больницу, отпросилась на завтра с работы, а утром чуть свет уже поднялась на поезд.

Красный уголок нашла она быстро. Почти все, кто сошел с поезда на Горке, направлялись туда. Диспетчеры, составители, конторщики, операторы, дежурные по станции — все торопились на планерку. Народу в «уголок» набилось много. Мать потопталась в коридоре, осмелела и тоже протиснулась в комнату. Приподнялась на носки и увидела — сидит за красным столом Платон. Важный, солидный и суровый. Перед ним пустое пространство — на первый ряд никто не решился сесть, хотя сзади стоят, жмутся в тесноте.

И вдруг возгордилась почему-то мать своим братом, посматривает на соседей, хочется сказать им: «То брат мой родной — Платон!» Но на нее никто не обращает внимания, люди переговариваются между собой, шутят, чему-то улыбаются, будто и нет здесь ни ее, ни Платона.

— Ну, все, что ли? — Платон взглянул на часы. — Начнем.

В комнате вмиг наступила тишина.

— Прошлая смена была сработана из рук вон плохо, — сердито бросил Платон первые слова на присутствующих и впервые взглянул в зал на людей. — Разбили вагон. Виновные будут платить. Это пока. Если такое дело не прекратится — будем рассматривать как саботаж и отдавать виновных под суд. Ясно?

«Вагон разбили? — удивилась мать. — Ой-ой, платить, наверное, много придется… А Платон-то строгий какой! Все молчат, видать, боятся его…» И снова посмотрела на своих соседей — какое впечатление на них производит Платон. Но ничего такого, чего хотела она увидеть, не увидела. Слева сосед молчал, а справа прошептал своему товарищу:

— Не может, чтобы не пугать судом…

— А рази вагоны разбивать можно? — не выдержала мать, заступилась за брата.

На нее оглянулись, усмехнулись, она виновато опустила глаза.

— График сорвали, на три минуты отправление поезда задержали, — продолжал Платон. — Технические конторщики виноваты: документ не нашли, пришлось вагон выбрасывать. Так работать нельзя. Предупреждаю.

— Платон Павлович, в нашей смене один списчик заболел, — раздался голос из зала.

— А я при чем? — спросил Платон. Выдержав паузу, повторил: — Я при чем?

— Вы ни при чем… — сказал опять голос из зала. — Я просто объясняю…

— «Объясняю». Работать надо как следует. Работать! Совесть надо иметь! Списчик заболел. Ну и что? А я где возьму вам списчика? Рожу?

«Ой, ну зачем же он так? — поморщилась мать. — Так хорошо говорил, и на́ тебе…»

В зале оживились, а сосед справа сказал тихо:

— Мог бы и родить — с таким животом…

— Ага, — подтвердил его товарищ. — Уже давно на сносях ходит, может, он сразу двойню… — И они засмеялись.

А матери стало стыдно и обидно.

— Разметка нечетко делается на вагонах, поэтому на сортировке частые задержки, — продолжал Платон. — Сколько об этом говорилось? Нет, продолжается… И еще. Обращаю ваше внимание на технику безопасности. Сегодня ночью одному башмачнику пальцы отдавило. Имейте в виду. Всё. Вопросы есть? Нет? По местам. Жигулин, останься.

Шумной гурьбой народ повалил на волю, мать притиснулась к стенке, ждала, когда все пройдут. Несмело подошла к Платону, сказала:

— Ну, вот и я…

— Хорошо, — кивнул он. — Жигулин, подойди. Надо устроить на работу эту женщину… Я тебе говорил…

Жигулин — пожилой железнодорожник, с палочкой, с белыми пышными бровями, взглянул на мать, проговорил:

— Я помню, Платон Павлович. — И к матери: — Вас как зовут?

— Нюра, — сказала она и, посмотрев на брата, поправилась: — Анна…

— А по батюшке?

— Да так же, — улыбнулась мать и указала на Платона. — Павловна…

Платон заерзал, а Жигулин улыбнулся:

— Очень хорошо: тезки, значит…

— Брат он мне, — уточнила мать.

— Ах, вот оно что! — Жигулин повел плечами: — Почему же вы не сказали, Платон Павлович? Мы бы…