Три лилии Бурбонов

-Тогда любовники, которые всегда были очень ловки, вспрыгивали на подножку кареты, чтобы развлечь их беседой. Когда королева возвращалась поздно, они велели нести перед каретой, где были их дамы, сорок или пятьдесят свечей из белого воска, что создавало очень красивое освещение, особенно если карет было несколько, и в каждой по несколько дам.

-Так, — заключает писательница, - нередко можно было видеть тысячу свечей, помимо тех, что предназначались для королевы.

Впрочем, все эти правила, естественно, не касались короля, который мог в любую минуту постучаться вечерком в дверь комнаты, где жила придворная дама, или навестить свою любовницу в её собственном доме.

Сохранилась переписка между архиепископом Гранады, наставником короля, и Оливаресом, относящаяся к первым годам правления Филиппа IV. Прелат с негодованием упрекает фаворита за то, что тот приучил молодого короля к тайным ночным прогулкам по улицам столицы в поисках любовных приключений и пересказывает сплетни о романе королевы с одним из самых блестящих кавалеров двора. По крайней мере, в отношении Изабеллы архиепископ был неправ. Хотя и говорят, что нет дыма без огня…

Кавалером, о котором упоминалось в письме, предназначенном Оливаресу, был всё тот же Хуан де Тассис, вернувшийся из изгнания после смерти Филиппа III. Но самое интересное, что его назначили камергером Изабеллы. И это при том, что графа Вильямедьяну считали донжуаном и содомитом! А так как при дворе даже мышь не могла прошмыгнуть без ведома фаворита короля, то возникает подозрение, что он хотел «подмочить» безупречную репутацию королевы. Хотя графу Вильямедьяне было за сорок, и он не отличался красотой, Изабелла доброжелательно отнеслась к этому назначению, потому что, подобно своему мужу, любила общество поэтов. А Перальту считала своим другом.

Во время боя быков, одного из первых зрелищ в честь восшествия Филиппа IV на престол, Хуан де Тассис выехал на арену во главе своего отряда в шёлковой тунике поверх доспехов, украшенной золотыми монетами, называемыми «реалами» (как и членов королевской семьи), в то время как на его знамени красовался девиз: «Son mis amores reales» («Это мои истинные возлюбленные»). В сочетании с его дерзкими взглядами и подчёркнутыми приветствиями это означало, что его любовь была направлена на королеву. На самом деле, как считают историки, истинным объектом внимания Вильямедьяны была донья Франциска де Тавара, королевская фаворитка.

-У него была какая-то сексуальная мания в отношении женщин Филиппа, - считает писатель Виктор Ерёмин.

Таким образом, графу удалось возбудить ревность молодого короля, раздражение которого усилилось из-за невинного замечания жены:

-Вильямедьяна очень меток.

-Ах! - сердито возразил Филипп. - Но он целится слишком высоко!

И вскоре эта история с надлежащими приукрашиваниями стала распространяться шёпотом по всему Мадриду.

Однако Изабелле было не до влюблённого кавалера: 14 августа 1621 года она, вероятно, на фоне стресса из-за измены мужа преждевременно родила дочь Марию Маргариту, которая умерла уже на следующий день, омрачив коронационные торжества. По свидетельству современников, молодая королева очень тяжело пережила кончину дочери.

Тем временем Перальта и не думал отказываться от своих прежних привычек. Он сорил деньгами, был страстным игроком и продолжал посещать бордели, которые держали лица, близкие ко двору, сочинив по этому поводу следующий сатирический стих:

Столь прилипчиво влиянье

непутёвого квартала,

что и кошка на фонтане

нечиста на лапы стала.

Но, самое главное, граф продолжал писать колкие эпиграммы на представителей высшей знати, не пощадив даже Филиппа IV и Оливареса, и таким образом приобрёл себе множество врагов. Фаворит короля приказал взять Вильямедьяну под негласный надзор инквизиции. Поводом для этого послужили слухи о его нетрадиционных склонностях и когда они подтвердились, встал вопрос о предании развратника суду. Назревал грандиозный скандал. Вероятно, Перальта предчувствовал свой ужасный конец, о чём свидетельствует его следующее стихотворение:

Двойная мука мне в удел дана:

Когда молчу, я не в ладу с собою,

А между тем признание любое –

И новый риск, и старая вина.

Вот и сейчас угроза мне слышна:

Сулит мне кары враг, грозит бедою;

Он знает: права нет за правотою,

За всё я обречён платить сполна.

Мне суждено Фортуной своенравной

Принять в молчанье смерть и злой навет,

Коль право немо, истина бесправна.

Таков подлейший времени завет:

Сойди с ума, умри в борьбе неравной,

Но воли ни перу, ни слову нет.

Желая развеять печальные воспоминания о своих неудачных родах, Изабелла увлеклась театральными постановками.

Весной 1622 года в Аранхуэсе, где тогда находился двор, проводились бесконечные празднества, посвящённые семнадцатилетию Филиппа IV. А граф де Вильямедьяна решил устроить театральное представление в честь королевы. Во временном театре, воздвигнутом среди деревьев в «островном саду» и прекрасно украшенном, должна была состояться его комедия в стихах «La Gloria de Niquea» («Слава Никеи»), в которой Изабелла прославлялась как богиня красоты.