Три лилии Бурбонов

Её первое морское путешествие за шестнадцать лет оказалось самым безмятежным. Морская гладь была как стекло, ни малейший ветерок не шевелил ни паруса фрегатов, ни флаги больших кораблей, которые должны были доставить Генриетту Марию домой. Тем не менее, несмотря на все усилия экипажей, понадобилось два дня, чтобы добраться из Кале до Дувра, хотя при попутном ветре это расстояние можно было преодолеть за три часа.

Герцог Йоркский из личных побуждений позаботился о том, чтобы его мать могла путешествовать с максимальным комфортом и чтобы ей подавали на борту самые редкие и изысканные яства. Вдобавок, он совершенно очаровал отца Сигриена тем, что заказал для него постную осетрину, так как в тот вечер начиналось всенощное бдение перед Днём Всех святых. К настоящему времени Джеймс уже стал отцом очаровательного мальчугана или, по крайней мере, надеялся на это, так как Гарри Джермин-младший, лорд Арран и несколько других «людей чести» заверили его, что с тем же успехом этот ребёнок мог бы быть их собственным. А сэр Беркли даже изъявил желание после развода Джеймса жениться на Анне Хайд и дать мальчику своё имя.

Неподалёку от Дувра Генриетту Марию встретили Карл II, принц Руперт и принцесса Оранская. Свою первую ночь в королевстве своего сына она провела в том самом мрачном Дуврском замке, который так напугал её свиту тридцать пять лет назад. История повторилась. За ужином торжественно благословив трапезу, отец Сигриен с удовлетворением отметил:

– Пуритане, «независимые» и квакеры, которые заполнили город Дувр, были поражены вольностью, которую я позволил себе за столом их протестантского короля. На следующее утро они были ещё более удивлены, когда мы отслужили мессу в очень большом помещении, при открытых дверях, в присутствии бесчисленной паствы, большинство которой восхищалось набожностью католиков, в то время как другие были охвачены слепой яростью и крайне преступным отвращением, питаемым ими к римской церкви.

После такого начала неудивительно, что въезд королевы-матери в Лондон решено было устроить по-тихому. Тем не менее, у лондонцев был просто нюх на такие события. Поэтому, не успела ещё Генриетта Мария после обеда переправиться через реку Ламбет к Уайтхоллу, как Темза уже кишела судами. Все причалы у реки тоже были заполнены людьми, которые торжественно приветствовали вдову, в честь которой также зажгли костры.

В Уайтхолле, где она не была девятнадцать лет, её также привествовали собравшиеся там придворные. Поискав среди них знакомое лицо, она узнала свою бывшую даму Шарлотту де ла Тремуйль, леди Дерби, муж которой тоже был казнён. Графиня наклонилась, чтобы поцеловать её руку и Генриетта Мария разрыдалась.

- Я должна попросить у Вас тысячу извинений, - чуть позже написала леди Дерби своей невестке, - за то, что не сообщила Вам раньше о прибытии королевы, которое произошло в прошлую пятницу ко всеобщему удовольствию, при одобрительных возгласах всей нации. Я увидела её по приезде и поцеловала ей руку. Она встретила меня с большим волнением, со слезами на глазах и с большой добротой. Вы можете себе представить, что я почувствовала…

Если в прежние времена между королевой-католичкой и Шарлоттой де ла Тремуйль, родившейся в знаменитой гугенотской семье, не было особой близости, то теперь из её письма ясно, что она забыла прежние обиды и попала под очарование Генриетты Марии.

Придворные с интересом наблюдали, как две вдовы ударились в воспоминания на своём родном языке. После чего королеве-матери были представлены молодые люди со знакомыми титулами, но незнакомыми лицами, а также старые знакомые, но с новыми титулами, причём она всех очаровала своей любезностью. Со стен большой каменной галереи, где ранее была выставлена большая часть картин из знаменитой коллекции её мужа, пропало много произведений искусств. Тем не менее, Карл II пообещал своей матери сделать всё возможное, чтобы вернуть их. (Во время распродажи Мазарини купил для Людовика ХIV дворцовую мебель и гобелены, испанский посол для своего повелителя – несколько картин, Кристина Шведская – медали, драгоценности и произведения живописи, большое количество полотен также ушло в Голландию, часть из которых выкупили Генеральные штаты, чтобы подарить их Карлу II).

Бывшие апартаменты Генриетты Марии были великолепно переоборудованы, отделаны и освещены заново к её возвращению, но, к огорчению её фрейлин, как только она оказалась в них одна, то сразу упала в обморок. А после того, как пришла в себя, то причитая и заламывая руки, объявила себя «королевой неверных». Вдове было невыносимо смотреть из окна на Вестминстер-холл, где её мужу предъявили обвинение, и на Банкетный зал, перед которым пролилась его кровь. Снаружи продолжали весело звонить колокола, но первый её комментарий был таков:

– Руины и запустение окружают меня.

Дамы и офицеры её двора, в свой черёд, высказали своё мнение:

– Пребывание королевы в Англии не будет долгим.