Три седьмицы до костра

Увидеть Инквизитора сейчас, здесь, так близко, буквально на расстоянии четырех локтей, было выше моих сил. Хотелось отвести взгляд, сбежать, выскочить за ворота и нестись, куда глаза глядят, не разбирая дороги. Впрочем, вероятно, сейчас он — один или с Вилором — вернется в дом, и тогда я смогу уйти, вот только найду ли я Саню в хитросплетении улиц, площадей и переулков…

Инквизитор делает шаг, еще больше сокращая расстояние между нами, словно потеряв какой-либо интерес к молодому служителю, а через мгновение его цепкая узкая рука ухватывает меня за подбородок, вынуждая приподнять лицо. Я сжимаю зубы и смотрю в глаза своему страху.

"Совершенно обычный человек, совершенно, совершенно обычный"

— Вы так торопитесь, юная ласса? — его улыбка расцвечивает лицо, совершенно так же, как и у Вилора, но глаза остаются внимательными и при этом непронициаемыми. — А я вот с удовольствием пообщался бы с человеком, ради которого мой дорогой племянник первый раз в жизни отказался от небольшого ужина в узком семейном кругу. Не откажите ли в небольшой малости присоединиться к нам?

— Тая, это не обязательно… — начинает Вилор, в нем чувствуется раздражение и легкая, словно едва заметная тревога — не основное блюдо, но приправа, меняющая вкус всего. Я колеблюсь недолго. Может быть, очень скоро мне придется пожалеть об этом решении, но, живя в деревне, постоянно имея дело со звериным народцем и неоднократно сопровождая отца на охоте, я усвоила простую истину: догоняют того, кто убегает.

— Конечно, лас. Мои дела подождут. Сочту за честь быть Вашей гостьей.

* * *

Внутри дом точно такой же, как и снаружи — благородный, простой и богатый. Сдержанные цвета: серый, синий, белый. Я никогда не была в таких больших домах, не видела каменных столов, никогда вообще не сидела за подобным столом — просто огромным, накрытым белой хлопковой вышитой скатертью, уставленным такой необыкновенно тонкой и хрупкой даже на вид посудой. Еда выглядела необыкновенно… красивой. Именно это слово пришло мне на ум — овощи разложены ломтик к ломтику, мясо и хлеб нарезаны тонкими овалами, словно это не еда, а натюрморт. Я не знала, как правильно это есть, как правильно взять в руки то, чем это можно есть, но еще с детства крепко уяснила, что молчать, смотреть и слушать — лучший путь в любой непонятной ситуации. Не есть же я сюда пришла, да мне кусок в горло не полезет!

Так что я ограничилась чашкой — они были совершенно одинаковые, одноцветные, безликие. Хотелось спрятаться, стать невидимой, незаметной — столько лет у меня прекрасно это получалось, но Инквизитор следил за мной, пристально, внимательно, предельно вежливо — и в то же время неотступно.

— Как Вас зовут?

— Вестая, лас.

— Отчего же вы ничего не едите?

— На площади продавалось столько вкусных вещей, лас, — я говорю робко и простодушно, я ведь такой и должна быть — скромная, простодушная, деревенская девчонка, оробевшая от непривычной обстановки. — Я не удержалась, так что боюсь, в меня не влезет теперь ни кусочка. Но у вас очень вкусный напиток, так согревает.

— Это ягодный отвар, ласса. Так почему же мой племянник решил нести за вас ответственность?

Неожиданно. Я спотыкаюсь на полуслове. И краем глаза выхватываю лицо Вилора. Он как раз очень ловко обращается к вилками, ложками и ножами, но я замечаю, как напрягается жилка на его шее. Вилору не нравится наш разговор. Что именно? Почему?

Я не знаю, но должна отвечать.

— Мне кажется, лас Виталит такой человек, который несет ответственность за каждого, попадающего в поле его зрения.

Служитель хмыкает.

— Где ты нашёл такую девочку, Вилор?

— Вестая живёт в деревне, где я сейчас служу.

— Или ты служишь в деревне, где она сейчас живёт… всего лишь другой порядок слов, а какая разница, а? Попробуйте вот это мясо, ласса. Уверяю, что ничего подобного вы никогда не пробовали. Как вам праздник?

Я отвечаю, точно иду по незнакомому болоту — неловкий шаг в сторону и упадёшь, по горло провалишься в едкую жижу. Он видит меня в первый раз в жизни, а ведёт себя так, словно… словно уже подозревает в чем-то. Где я родилась, какая у меня семья, чем планирую заниматься, что думают и говорят в деревне о служении Вилора. Вопросы перемежаются с предложениями обязательно попробовать "вон то изумительное блюдо" или небрежными замечаниями о погоде. Лас Иститор словно бы весел и смотрит прямо, но мне, пожалуй, было бы легче, окажись он мрачным зловещим старцем.

— Так лас Виталит ваш племянник? — я не могу уже выносить этих раздавливающих слов.

— О да, единственный сын моей дорогой сестры, — я вижу, как дёргается Вилор, как застывает его лицо, но не понимаю причину этого недовольства. — Как вы, должно быть, знаете, своих детей по правилам нашей веры я завести не могу, поэтому он для меня как сын.