Три седьмицы до костра

— Участились случаи заболеваний хладным мором, — служитель пожимает плечами. — Обычное дело для хладеня и морозя, но в этом году число заболевших явно превышает то, что было в прошлые годы и… не будем забивать прелестную головку твоей спутницы. В Гритаке много людей, много приезжих, сложно уследить за всеми. Надеюсь, зараза обойдет ваш светлый и прекрасный уголок. А мы должны лишь дождаться тепла и уповать на небо, — он снова улыбается. — До встречи, ласса.

Глава 18

Вилор идёт размеренным шагом до ворот, но, как только мы оказываемся вне поля зрения инквизитора, резко прибавляет скорость. Я еле успеваю за ним, кажется еще немного — и он сорвётся на бег.

— Вилор! — окликаю тихонько, и он останавливается, ждёт меня. Заправляет за ухо выбившийся локон, волосы у меня, наверное, совсем растрепались, а я и не заметила.

— Прости меня, Таюшка.

Я смотрю вопросительно, жду продолжения.

— Я не хотел тебе говорить о своих…родственниках, — хмыкает невесело. — Был уверен, что его нет дома. Знал, как ты к нему относишься…и как он встретит тебя, тоже предполагал.

— А как он меня встретил?

Вилор молчит какое-то время.

— Я думала, ты… уважаешь его. Восхищаешься…

— Уважаю и восхищаюсь, безусловно. Сейчас Герих уже немолод, но совершенно не растерял своей энергии и сил, а когда я был маленьким, был еще более… — мой спутник спотыкается на полуслове.

— Наверное, такая сила… подавляет?

— Еще как, — почти шепотом говорит он. — Еще как…но… все сложно, на самом деле.

Встряхивается, словно пес, выдыхает.

— Нам надо Асанию забрать, время впритык уже, — Вилор нерешительно протягивает мне руку. — Идем?

Я подаю руку, но Вилор внезапно проводит растопыренной рукой по моей голове, запускает пальцы в волосы, словно не в силах сдержать эту украденную на мгновение у неба нежность. И вдруг замирает, но еще больше замираю я: его пальцы натыкаются на узкий тонкий шрам, появившийся двенадцать лет назад, когда мы с тьмой заключили договор.

— Брат в детстве решил волосы мне подстричь, — это не я, не мой голос, я не могу врать так легко и естественно. — Нож на кухне схватил, и вот…

— Что ж целитель не залечил?

— Так ты же нашего целителя видел….

Мы снова спускаемся по незнакомым — или знакомым, но тут же забытым улицам, не быстро и не медленно, молча, и до дома подруги Сани останавливаемся только один раз, чтобы купить Северу и Телару карамельных петушков. Саня пристально оглядывает меня при встрече и, видимо, совершенно удовлетворенная осмотром, приветливо кивает Вилору и прощально машет подруге леденцами, которые забрала у меня из рук.

* * *

Домой мы вернулись затемно. Странно, я привыкла к физическому труду, к работе, но за целый день в поле не уставала так, как сегодня. Беседа с инквизитором полностью выбила меня из колеи.

Мать тоже выглядела уставшей — маленькая Танита приболела, капризничала целый день, и она почти ничего не успела сделать по дому. Север смирно сидел в углу — значит, уже набезобразничал и получил своё. Я строго свела брови, протянула ему миску с нечищенной картошкой и нож, пусть помогает, не маленький. Может, повезёт, и даже без замужества возьмут учительницей?

— Тая! — окликает мать. — Набери воды из колодца, вон в ту кастрюлю. Я невольно ежусь от холода — снаружи совсем похолодало. Почему-то в городе на улице мне было теплее, чем здесь, может быть, люди согревают пространство, или просто город навсегда оказался связанным для меня с кострами и проникся их жаром? Накидываю полушубок из овчины, который со дна сундука достала мать, сую ноги в растоптанные, грубо сшитые кожаные ботинки — отчего-то вспоминается, как бабушка в далёком детстве учила меня утеплять ботинки соломой и сухой травой. Выхожу из дому, иду к колодцу привычной дорогой, руки делают все сами, все те же действия, которые они выполняли множество раз. Можно возвращаться. Но вдруг что-то заставляет меня поднять голову. Я смотрю на черное небо. Посреди него омерзительным сырым блином, испорченной головкой сыра мерцает полная луна.

* * *

Жёлтое блюдце давит на затылок и одновременно словно сминает виски. Я застываю, придавленная к земле, миска с водой выпадывает из ослабевших рук и катится по земле — я знаю об этом, но ничего не слышу, нос и уши будто набили ватой. Точно кукла, сгибаюсь, поднимаю миску, заново набираю воду и бреду к дому.

— Тая, ты чего так долго? — голос матери доносится, будто издалека.

— Голова закружилась, — медленно говорю я, и вдруг вижу свою незастеленную еще лавку. Подхожу к ней, как была, в сапогах и полушубке, едва передвигая ноги, понимая, что мне задают вопросы, но не в силах разобрать ни одного слова. Мир вокруг меркнет, словно кто-то в светильнике прежде времени задул свечу.

* * *