Три шершавых языка

Все такое вокруг маленькое, уютное, немного ироничное, будто живешь где-нибудь в преспокойных шестидесятых. Витрины одноэтажных магазинчиков, уютных забегаловок, прачечная, кабинет зубного врача, обувная мастерская и, конечно, всеми любимый и, разумеется, единственный бар на весь городок. Все имело свою живую душу, казалось таким, теплым и гостеприимным. Но, увы, особо заняться вечерами здесь было нечем, особенно человеку из большого города.

***

Утром к закусочной подъехал приемный отец Ангелы. Горе глубоко отпечаталось на его лице, и Марк сразу догадался кто он, не встречаясь с ним прежде. Старик и сам безошибочно подошел к Марку, и они горячо поприветствовали друг друга. Здесь, похоже, редко объявляются люди, которых никто не признает в лицо, подумал Марк.

Отца звали Пол. Рассказать о нем могу лишь немногое. Обычный, подпорченный старостью человек, лет под семьдесят, крепкого телосложения и с приличным брюшком. В годы своей молодости он прославлял свое имя дурными выходками, пока его не загребли в морскую пехоту. А там, оказавшись на востоке, понюхал пороху и даже измарал руки в крови.

Изменял жене, пару раз попадался на этом. Пил и вел себя как, он сам выразился, тупой боров. Но, пытаясь спасти себя от мук совести, стал на путь стяжателя веры. Даже вызвался совершить подвиг христианина, взяв на себя заботу о беспризорниках. Теперь он приемный отец для уже семи детей со всех уголков света.

У него был один собственный ребенок, уже много лет назад окунувшийся в свободную взрослую жизнь. Но его рождение чуть не перечеркнуло судьбу его жены при родах. После этого случая они решили не рисковать. К тому же двукратным плюсом к карме, как тогда он и его жена считали, станет воспитание чужого ребенка, оказавшегося в беде.

– Дети разные бывают, – болтал он между приступами задумчивого оцепенения. Очевидно, ему горячо хотелось выговориться, и Марк оказался подходящим слушателем. – С некоторыми действительно бывало тяжело. И знаешь, для себя лично я решил, что в совокупности дети далеко не всегда являются ангелами. Но каждый раз повторяя, что это всего лишь дети, зачастую глотнувшие подлинного горя и бед, таких, что редкому взрослому за целую жизнь удастся понюхать, приходишь в себя и, смахнув слезу, начинаешь с новыми силами вкладывать душу, поднимаешь их на ноги.

Ангела стала третьим ребенком, взятым из приюта. И я уже начал подумывать, что все, она будет последней, что больше не соберу достаточно сил, для новых подвигов. Как же все-таки я заблуждался! Иногда от приемных детей узнаешь страшные истории, омерзительные истории, те, что они пережили на своей шкуре. От которых даже у повидавших всякое стариков кровь стынет в жилах. Понимаешь потом, почему они недоверчиво относятся к людям, ко всему миру. Но встречаются и такие самородки, подобные моей Ангеле, кто возвращает телу давно потерянную душу. Пусть изодранную, пусть заплеванную и ничтожную. Но когда она вновь теплится в теле, то мало-помалу начинаешь вспоминать давно забытые чувства. А с Ангелой мне пришлось узнать и понять то, что я никогда не испытывал, каково оно на вкус настоящее счастье.

Когда твоя душа возвращается словно блудный сын, в голове витают удивительные мысли. Боже, какие это мысли, хочешь знать? Как же все-таки это прекрасно сидеть на веранде теплым вечерком в середине осени, перед закатом солнца, когда последние его лучики касаются твоей кожи. Ты развалился в своем кресле и слушаешь через открытое окно, как играет на пианино твоя дочь самую красивую музыку на свете, спокойную, тягучую, парящую. Тебе приятно и спокойно на душе, на сердце. Тебе настолько спокойно, что начинаешь притягивать, чувствовать всю полноту любви этого мира. Что-то проходит сквозь всего тебя, через каждую клеточку твоего тела, что-то мягко вибрирующее, пульсирующее, со всех возможных сторон. И вместе с тем ощущаешь радость в своей душе, ты признаешь триумф своей жизни, ты понимаешь, вот оно, то, чем одарены избранные люди, что жаждут искатели подлинных сокровищ. Хочется просто разрыдаться, наплевав на всех.

Как я узнал позже, это был первый признак излечения моей души. Это она показала мне, как любить этот мир. Это она научила любить и воспитывать детей не как оброк за свои прошлые грехи, а как источник мучительного счастья. А я много натворил плохих дел на войне, но хуже всего то, как я воспитал своего родного сына. Я благодарю господа, что смог все-таки помириться с ним.

Сейчас у меня трехлетняя приемная дочь, глухая и немая. Мы ее привезли из Восточной Европы, и с ней действительно бывает тяжело в плане общения. Мало того, что она не знает языка, так еще и ее… мм… особенности. Но мы с женой любим ее еще больше за это.