Три цвета белой собаки

— Погоди, Марк. — Аня задумчиво смотрела на меня. — Я тебя спасу, но ты пообещай уже остепениться, не лакать виски в таких количествах и не бегать за каждой юбкой с длинными ногами, ты уже далеко не мальчик!

Анин голос звучал как-то по-новому. Таких ноток в ее голосе я не слышал никогда.

— Обещаю… — то ли прохрипел, то ли простонал, совершенно не понимая, что происходит и как она поможет.

Аня залезла на кровать и села мне на бедра. Затем взяла меня руками за виски, уставилась незнакомым взглядом в глаза и проговорила как заклинание: «Сейчас приступ закончится, сейчас приступ закончится, сейчас приступ закончится!»

И приступ моментально прекратился.

— Прошло! Прошло! — Я задышал полной грудью, плача и смеясь, рассматривая длинные стройные ноги Ани.

— Ну вот, теперь не балуй, а то снова заболеешь. Ты же знаешь, что я ведьма!

Это я знал точно. И бабушка ее ведьма была.

— И я ведьмочка, — встряла Лиза.

— А где Слава?

— С папой остался, тот даже на рыбалку не поехал, как собирался.

— Ну, тебе повезло, муж дома остался. — Я уже мог шутить.

— Дорогой ценой, — покачала головой дочка.

Аня взяла тонометр, надела мне на руку манжету, сто двадцать на 80, пульс 70. Идеально.

Я задремал. Лиза сидела рядом и гладила меня по руке. Сквозь приятную дрему успел подумать, что моя дочка не намного младше Оксаны, и крепко уснул.

Первое, что увидел, пробудившись, — сонное личико Лизы, которая спала рядом на кровати. Из кухни доносился аппетитный запах гречневой каши, которую я давненько не ел — пожалуй, с тех пор, как мы с Аней развелись. Аня готовила кашу так, что банальная гречка превращалась в лакомство — за уши не оттащишь. Наши друзья, попробовав эту кашу, требовали рецепт, Аня смеялась — ничего особенного, белые грибы да лук, да масла не жалеть, но друзья шутливо возмущались, что самую изюминку Аня от них скрывает. Думаю, так оно и было, только Аня не нарочно скрывала секрет. Просто она умела шаманить над плитой, чувствуя, когда надо добавить температуры, а когда прикрутить, с точностью до секунды улавливала момент, когда пора снять кастрюльку с плиты и дать каше отдышаться. Иногда я заставал Аню и вовсе за странным действием — она разговаривала с кашей, что-то нашептывая кастрюльке. Ясное дело — ведьма.

Стараясь не разбудить дочь, выбрался из постели. Как же прекрасно, что ушла тошнота, сердце стучит ровно и даже хочется есть! Испытывая благодарность всему миру, зашел на кухню. Аня сидела за столом, углубившись в книгу по искусству переговоров, она никогда не теряла ни минутки, не любила праздности.

— Марк, как ты себя чувствуешь?

— Спасибо тебе, очухался!

— Вот и хорошо. Есть сможешь? Я кашу твою любимую сварила.

— Еще как смогу, я ее сто лет не ел!

Уселся за стол, лопал кашу за обе щеки (даже без белых грибов, с одним только луком, который Аня разыскала у меня на кухне, гречка была необыкновенной) и рассказывал ей про деда Луку и Мусия.

— Да ты что?! Удивительно! Поразительно! — Аня слушала, открыв рот и ахая.

Когда я закончил рассказывать и попросил добавки каши, она подошла к плите и, наполняя мою тарелку, резюмировала:

— Марк, твой рассказ как из сказки, однако наша действительность покруче мистики будет. Ты бы решил, наконец, вопрос с Виталием Витальевичем.

— А это еще кто?

— Бывший муж Оксаны, Малышев!

Я так опешил, что чуть не выронил вилку.

— Ты-то откуда его знаешь?

— Он мне звонил вчера, жаловался, между прочим, что она плохо готовит, — ухмыльнулась Аня.

Совсем мужик охренел.

— И что ты ему ответила? — Я жевал кашу, уже не чувствуя вкуса.

— А что тут отвечать? Сказала, что меня ее кулинарные таланты не интересуют.

— Он бухой, что ли, был?

— Наверное. Но любит ее до сих пор. Чем она вас привораживает? — фыркнула Аня и громыхнула посудой в мойке.

«…взяла меня руками за виски…»

На этот вопрос я не мог дать ответа, хотя часто тоже думал: почему? Почему я так зависим от Оксаны, ее настроения, ее тона по телефону? Кстати, я не припомню, чтобы Оксана готовила. В самом деле — я ни разу не ел ничего, приготовленного ею. Мы ходили в рестораны или заказывали еду на дом.

Чтоб скрыть неловкость, принялся ругать Малышева:

— Ты понимаешь, что это он устроил наезд на нас? Негодяй! А какой материальный урон! Банк практически не работает!

— Дорогой, зри в корень! — пожала плечами моя умная Аня. — Ты у него жену увел, а он не может ее забыть, ясно, что будет мстить — как может и как умеет. Тут еще разобраться надо, кого или что любит твоя ненаглядная.

Это замечание не было шпилькой уязвленной женщины. Аня была слишком умна для таких дешевых выпадов, к тому же у нее все было в порядке с чувством собственного достоинства. Она высказала ту же мысль, что мучила и меня, но я гнал ее прочь.

Видимо, я побледнел, потому что Аня подошла, легонько помассировала мой затылок. Я был благодарен ей за то, что не продолжила ковыряться в открытой ране — другая бы женщина еще и каленым железом рану приложила. Аня предложила:

— Возьми, что тебе нужно, лекарства там, одежду для офиса, все остальное — и поехали к нам, отоспишься, отдохнешь.