встал в горле, но в каком?» – вещал довольный Вадим. Время перевалило уже за четыре после полудня, парни успели сходить в магазин за пивом и продуктами, а Алиса убраться в квартире, и теперь они втроем сидели за обеденным столом, как заправская семья, ели жареную картошку с мясом и запивали пивом. Пенный напиток заметно снизил накал страстей и головную боль, поэтому звук стиральной машинки, в которой полоскались Вадимовские вещи, можно было назвать даже уютным. Алиса с Капустой блаженно улыбались, а Вадим, завернутый в клетчатый плед на манер римского императора, читал в пустоту обрывки своих сочинений.
– Или вот: «Неужто жизнь – это песок, скребущий межпальцевые территории?..»
Час назад он сказал, что конфликтует с Элей и ее мамой только лишь для того, чтобы Эля повзрослела, и «начала думать своей башкой, а не мамкиной». Бутылку пива спустя, впрочем, выяснилось, что, на самом деле, ему вообще все равно, и все в мире эпизодично и относительно, на чём тема Эли в этот вечер была закрыта.
– Эти фразы летят в вечность, – говорил теперь он про свое творчество.
– Да никуда они не летят, – устало ответила Алиса. Стиральная машинка выключилась, и она принялась развешивать вещи на сушилку. Их влажность явно давала понять, что от Вадима на эту ночь уже не избавиться.
– С тельняшкой поосторожней, она очень ценная!
– Что ж ты ее всю расхреначил? – проворчала Алиса себе под нос, но повесила ее очень аккуратно.
– Это отцовская, памятная. А ты что так смотришь? – взвился Вадим на Капусту.
– Да ничего. Что я вещей его не видел, что ли?
– Эта еще с молодости его осталась. Раритет.
– Да хоть со старости, мне как-то все равно, – пробурчал Капуста, не глядя ни на Вадима, ни на тельняшку.
– Ой, прекратите оба.
– Вы скучные, давайте что-нибудь придумаем, поиграем во что-нибудь, – великодушно прекратил Вадим, – а то у меня от ваших рож скулы сводит.
– Придумай уж что-нибудь, сделай милость!
– Есть много разных игр на сообразительность…
Выключилось электричество. Световой день уже пошел на увеличение, и темнота не успела накрыть город, но сумерки, особенно с неработающими фонарями, были даже хуже – пространство вокруг превращалось в однородную серо-синюю кашу, в которой перемещаться можно было только на ощупь.
– Давайте начнем с игры «посветите мне телефоном», – мрачно сказала Алиса и полезла по шкафам искать свечки. У запасливой тетки была целая коллекция из «Икеи» – с ядовито- химозными запахами, разными цветами, формами и подсвечниками. Всю эту свечную гвардию Алиса принялась расставлять по кухне.
– А что, уютно даже стало, – оценил Капуста, двигая самые большие, пузатые свечки в центр стола, – сейчас нужно всякие песни армейские петь под гитару, в такой-то обстановке.
– Ты и в армии-то не был, какие тебе песни, – буркнул Вадим, скатывая шарики из воска, и расставляя их перед собой.
– У меня язва желудка. А песни я все равно знаю.
– У всех у вас, филонщиков, язвы…
– Тебе прямо так в армии понравилось? – спросила Алиса, легонько пнув Капусту под столом, намекая, что лучше промолчать. Эта тема часто инициировала конфликты между братьями – Вадим бил себя копытами в грудь, что мужчиной можно стать только после армии, на что Капуста флегматично отвечал, что мужчины он здесь все равно в упор не видит, и начиналось.
– Нет, конечно. Там был полный пиздец, – неожиданно и тихо согласился Вадим, продолжая выстраивать перед собой восковые шарики. Капуста молчал, так же задумчиво глядя перед собой и сдвинув брови, и Алиса, не ожидавшая такого поворота, удивленно на них уставилась. В этот момент они впервые показались ей похожими – то ли из-за одинакового выражения лиц, то ли в неровном свечном освещении, и вспомнились слова Эли о поделенной надвое личности, – особенно в первый год. Я два года отслужил, это уже после моего дембеля срок уменьшили вдвое, а я полную лямку оттянул, по старинке, по хардкорному.
– А институт?
– Я на заочке учился, потому и забрали. После продолжил… Потом все равно на последнем курсе бросил… Да в жопу все. Музыку включу.
Пока он после своего неожиданного откровения деловито копался в телефоне, Капуста выразительно посмотрел на Алису и, скосив глаза на Вадима, щелкнул по шее. Впрочем, после вчерашнего вина да на сегодняшнее пиво щелкнуть можно было и Капусте, и самой Алисе, и она пожала плечами.
– Вот это, для начала.
Запел Шевчук:
– Мы когда только сюда приехали, я в Адлере сначала работал, – улыбнулся уголком рта Капуста, – пробки страшные, приходилось выходить из дома очень рано, чтобы вовремя доехать. И мне нравилось каждое утро именно эту песню слушать, можно сказать, мой день с нее начинался, пока я полуспал в автобусе, привалившись к стеклу.
– Она какая-то зловещая, – сказала Алиса, – «а мир за окном так страшен и груб»… Бррр… Реально, прямо мурашки каждый раз.