Три времени года в бутылочном стекле

– Ага, а моя – холодная, и он просто пошел туда, где было не так горячо.

– Но потом-то он ходил к вам. К тебе. Он выбрал тебя своим сыном тогда. Чего тебе еще надо было? Чего ты такого от него хотел?

– Не знаю, – сдался Капуста. Салфетка раскрошилась в его руках, и он устало потер виски, – я хотел… Я хотел, чтобы он ушел. Я хотел, чтобы он остался.

– Ты – дебил! Я всегда хотел, чтобы он остался. И я всегда хотел быть мальчиком, к которому он ушел.

– А я всегда хотел быть мальчиком из основной семьи. Без прочерка в свидетельстве о рождении. С фамилией отца, а не с девичьей матери. Который по закону родился, а не с боку-припеку…

«Они похожи на одного человека, разделенного надвое – кому-то досталось одно, кому-то другое, и когда они вместе, то чувствуют себя сильнее. Чувствуют себя кем-то целым, хоть никогда в этом друг другу и не признаются. Словно каждый из них заполнил какую-то пустоту в другом…» – вспомнились Алисе слова Эли.

«Но это не так», – тут же подумала она, – «они не чувствуют себя кем-то целым, они просто друг другу завидуют! Вадим решительней и свободней зажатого Капусты, но Капуста собранней и целеустремленней Вадима. Вадим может веселиться на пустом месте и веселить всех вокруг себя, но может бросить любое дело в последний момент, а Капуста имеет стабильную работу с надеждой на стабильную жизнь, но боится решиться на что-то новое. Они друг другу завидуют, во всем, в каждой мелочи. Каждый из них увидел в другом то, чего ему самому не хватало, но это не делает их сильнее, это просто зависть!»

– На самом деле… Когда я был совсем маленьким, я больше всего на свете хотел, чтобы папа остался, – продолжил Капуста, скривившись, словно съел что-то кислое, – даже когда не понимал, что это такое, и что он должен сделать, чтобы остаться. Просто хотел, чтобы папа остался. Но когда он действительно к нам вернулся, уже насовсем, было слишком поздно. Я вырос. Мама состарилась. Между нами троими лежала пропасть, которую нельзя было преодолеть. Но, наверное, где-то очень глубоко внутри, я все равно его ждал. И он остался. Но мама не стала счастливее, я не стал счастливее. Да и отец тоже. Мама ждала его всю жизнь, но для нее тоже было уже слишком поздно. Это как когда добиваешься цели изо всех сил и долго, а когда добьешься, уже ничего не чувствуешь. Маме стало лучше, но, наверное, больше из-за того, что Ксюха родилась, а не потому, что она победила.

– Ксюха у вас дебилкой растет, – авторитетно прервал его Вадим.

– С чего бы это?

– Ей никто не занимался по нормальному. Книжек не читал. Она их теперь вообще не воспринимает, ей только мультики подавай.

– Ей есть в кого быть дебилкой, – многозначительно отрезал Капуста.

– Ага. Это точно.

Вадим помолчал, а потом сказал, уже без насмешки:

– А я всегда хотел, чтобы он остался. Не из-за отчима. Просто так – хотел. Я бы простил ему второго мальчика. И принял его.

Алиса не поняла, кого бы он принял – мальчика или отца. Понятно было только то, что откровеннее разговора между ними еще не происходило, и, хотя оба сидели все также набычившись, что-то между ними изменилось. Словно натянутую струну, готовую вот-вот порваться, наконец. кто-то ослабил.

– А мамы как-то комментировали ваш совместный отъезд? – решила спросить Алиса, чтобы еще больше разрядить обстановку.

– С эээтиим??? – спросила моя мама, – рассмеялся Вадим.

– Куда? С эээтииим? – спросила моя мама, – рассмеялся вслед за ним Капуста.

– А как они вообще мирились с вашим существованием?

– Да никак, – ответил Вадим.

– С трудом, – ответил Капуста, – куда им было деваться? Они просто позволяли нам быть.

– Точно! Позволяли!

И Алиса тоже несмело улыбнулась, и даже шутя запулила по восковому шарику в каждого.

– Ну, а теперь – твоя очередь, – Вадим, будто скинув с себя тяжелый груз, вновь деловито прошел по кухне, и даже галантно подлил ей пива в стакан, – рассказывай.

– Что? – испуганно пискнула Алиса.

– Мы же играем в откровения, твоя очередь. Итак, что самое страшное, что ты сделала в своей жизни? – и Вадим, подражая Алисе, так же облокотился на стол двумя руками, пригнувшись к ней почти вплотную.

– Я…

И она тоже была уверена, что ничего не скажет. Вся эта затея с откровениями – несусветная чушь, и если Вадиму с Капустой действительно нужно было что-то выяснить между собой, так они, вроде, это сделали, а она, Алиса, тут совершенно не при чем. Она была уверена, что вообще никому и никогда этого не скажет, даже маме, даже кому-то там на небесах, если он там есть, и уж тем более, не этому человеку, которого она совсем не знала. Но взгляд Вадима как-то давил, молчание Капусты давило, темнота давила, свечи давили, тишина, все давило на нее невыносимым грузом, и слова вдруг сами стали выпрыгивать из ее рта.