Три времени года в бутылочном стекле

– А мне нравилось. Такое море гладкое и большое за окном, буны, пустые пляжи, солнце только недавно встало и небо совсем прозрачное, и это – «твоя земля в неоновом рассвете». Заряжало на целый день по-правильному.

– Шевчук вообще заряжает по-правильному, – вставил Вадим.

– Не всех.

– Брось, Шевчук всем нравится.

– Никто не может всем нравиться. Вот Лисе не нравится, например.

– Не нравится, – подтвердила Алиса, – он категоричный слишком.

– Так ты дура просто слишком!

– А, – разочарованно размазалась Алиса.

– Ты за языком следи!

– Вы, я смотрю, вообще категоричностей не любите! Ладно, давайте все-таки поиграем во что-нибудь.

– Во что?

Вадим важно прошелся по кухне в своей клетчатой императорской мантии и снова плюхнулся на стул, впившись в Алису глазами. Огоньки свечей на столе плясали от их дыхания.

– Будем играть в откровения.

– Нет такой игры, – возразила Алиса, невольно отодвинувшись от его взгляда.

– Значит, будет. Откровения, откровения… Откровения о страшном, во!

Капуста еле слышно матернулся.

– Но-но, – Вадим пихнул его локтем, и тот скривился уголком рта почти в той же манере, что обычно улыбался.

– Ну, начинай тогда.

– И начну.

Алиса с Капустой одновременно подняли на него глаза, но Вадим не стушевался:

– Когда я был маленьким, меня много чего пугало. Например, страшная Чума из фильма «Сказка странствий».61 Или момент в постановке 1973 года, когда нищие окружают Иисуса плотным кольцом и распевают «Си май айз, ай кен'т хадли си! Си ми стенд, ай кен'т хадли уок»…62

– Что за бред! – Алиса даже разозлилась. – И это твои откровения?

Она посмотрела на Капусту, пытаясь найти поддержку, но тот подозрительно замкнулся в себе и теребил край салфетки, не обращая ни на кого внимания.

– А тебе нужны прям откровения откровений? – с издевкой спросил Вадим, кинув в нее самый маленький восковой шарик из своей армии.

– Да! – Пиво вдруг как-то агрессивно развернулось у нее в голове, и она даже привстала, облокотившись на стол двумя руками. Ей надоел этот странный человек, разбрасывающийся словами направо и налево и заполнявший своим гонором все пространство вокруг, включая даже сушилку для белья. – Вспомни что-нибудь реально страшное из детства! Вот чего ты боялся? Или ты бесстрашный?

Она была уверена, что он ничего не ответит. Или пошлет куда подальше. Или резко начнет говорить на другую тему. Но после паузы Вадим все-таки ответил, глядя не на Алису, а только на огонек свечи, который отражался в его зрачках желтыми всполохами. Такие же всполохи играли и в грустных глазах Капусты.

– Самое страшное происходило каждый день, – сказал Вадим каким-то странным, ломающимся голосом, – около восьми вечера, когда хлопала входная дверь и на крючок в прихожей вешалась милицейская фуражка. Это означало, что отчим дома. Я не помню точно, когда он появился, но помню день, когда он прибил этот крючок к стене, на уровне своего плеча, чтобы ему было удобно. И каждый день, в восемь вечера, из угла, в котором я любил сидеть, чтобы никому не мешать, я видел сначала его руку, а потом эту фуражку. Для меня это было как… как будто щелкала мышеловка. Бац! – и я прижат до самого утра, когда в обратной последовательности, сначала снималась фуражка, а потом исчезала рука…

Всем троим было не по себе, и все трое это ощущали, словно у этого состояния был запах, который пробился сквозь одежду и распространился по комнате, заглушив собой шведские ароматизаторы. Капуста продолжал теребить салфетку, Вадим, прищурив один глаз, смотрел в никуда, или, наоборот, как показалось Алисе, внутрь самого себя. Свечные огоньки плясали в воздухе. Алисе хотелось провалиться сквозь землю.

– А твою маму он тоже бил? – тихо спросил Капуста, не глядя на него.

– Не знаю… При мне – нет, даже тогда, в смысле, сейчас-то бы он явно не стал этого делать. А тогда… не знаю. Меня, в общем-то, он тоже при матери не бил…

– Но она ведь знала, что вы не ладили?

– Не ладили? – Вадим зло усмехнулся, и Капуста, посмотревший на него, снова опустил глаза. – Знала. Просто «не ладили» – понятие растяжимое. Я тоже не идеальный. Мог набедокурить. Часто что-то делал на зло. Я, когда расстроюсь, всегда делаю все на зло. Но… Она не знала, насколько мы не ладили, и, надеюсь, уже не узнает. Это все в прошлом. Уже не имеет значения.

– Для нее или для тебя?