Три времени года в бутылочном стекле

– Но я и был маленьким, – обиженно проговорил Капуста, – мне никто не говорил, кто ты. Я думал, ты просто мальчик…

– На первое были плоды просвещения, а на второе – кровавые мальчики!..

Они оба не в тему засмеялись. Алиса растолкала Павла:

– Вы завтра все работаете?

– Мы всегда работаем, – пробормотал Павел, не открывая глаза, и снова вырубился.

Алиса встала и потянулась. Темнота вокруг начала действительно немного рассеиваться, а восточная часть неба – едва заметно розоветь. Увидев ее пробуждение, Капуста резко отставил пиво, выбросил сигарету в дотлевающий костер и перешагнул прямо через него к Алисе.

– Ты не замерзла? – спросил он, подойдя к ней вплотную и взяв в ладони ее лицо.

– Нет. Только не пойму, зачем я просидела здесь всю ночь.

Капуста тихо рассмеялся и прижал ее к себе:

– Спасибо тебе за это. Это очень важно для меня!

– Что важно?

– Ты. Твое присутствие. И днем, и ночью. Всегда.

В отступающей перед утром темноте Алиса внимательно всмотрелась в его лицо, словно пытаясь на нем что-то прочитать. Она провела пальцами по его лбу, глазам, губам, его глаза улыбались, его губы целовали ее пальцы. Тогда Алиса попыталась развернуть его лицо ближе к свету от костра, и тут увидела стоящую позади них Элю. Та вяло помахала ей рукой.

– Элька! Ты как сюда попала?

– Я никуда и не уходила. Бродила тут неподалеку.

– Всю ночь?!

Эля жестом попросила ее замолчать и подошла к Вадиму.

– Держи, – она протянула ему небольшой пакет, – это твое.

– Мне не надо, – хрипло ответил он.

– Мне тоже.

Они стояли друг напротив друга и молчали, Эля продолжала протягивать ему пакет, а Вадим сурово смотрел куда-то поверх нее. Алиса подумала, что хорошо бы Эля понимала, что делает, и хорошо бы, чтобы Вадим понял, что нужно сделать, потому что со стороны вообще ничего не было понятно. Потом Эля положила пакет на камни и, развернувшись, медленно пошла к выходу с пляжа.

– А мама? – спросил ее Вадим. Эля обернулась.

– Мама дома.

– Девушка в платье из ситца ночью мне больше не снится, мне разрешила мама твоя, а я расхотел жениться, – отчаянно и с напором пропел ей Вадим, но к чему этот напор было непонятно – может, он хотел, чтобы она осталась, а может – чтобы поскорей ушла.

– Зачем же ты так? – тихо спросила она и пошла прочь.

Алиса хотела было пойти за ней, но Эля, не поворачиваясь к ней, сделала останавливающий жест рукой. Метров через тридцать от них она села на большой камень и отвернулась.

– Пусть разбираются сами, – прошептал Алисе на ухо Капуста.

Алиса вздохнула. Вадим демонстративно открыл новую бутылку пива и выпил ее почти залпом, а потом снова начал отжиматься. Павел сладко посапывал на пледике, подложив себе под голову обе руки.

– Поедем со мной в Питер? – Капуста развернул ее к себе и заглянул в глаза.

– Зачем я тебе там?

– Я тебя люблю. И хочу, чтобы ты была со мной. Вот зачем.

– Почему ты мне раньше этого не говорил?

– Не знаю, – фирменная Капустинская улыбка медленно расцвела на его лице, – наверное, я дурак.

– Наверное, – прошептала Алиса, и тоже улыбнулась.

«Пора тебе идти дальше», – сказала мама. Все болоневые плащи были дошиты, поношены и забыты на антресолях.

– Я закончу этот курс, потому что нельзя все бросать на полпути, так папа говорит, – сказала Алиса, расправляя его изрядно помятый за ночь воротничок, – сдам экзамены и возьму академ. И если ты подождешь, то я поеду с тобой. Я еще никогда не была в Питере.

Капуста счастливо рассмеялся и еще крепче прижал ее к себе.

– Тебе понравится город, я обещаю, – сказал он, – и я подожду. Я сделаю так, как ты хочешь.

– А я хочу понять, чего хочется мне, что мне нравится. И хочу жить сейчас. И радоваться сейчас, сегодняшнему дню. Ведь еще не поздно?

– Самое время, – улыбнулся Капуста, – нужно все пробовать, чтобы что-то понять. Убегая от всего подряд, в жизни не разберешься.

Небо стремительно розовело, горизонт наливался светом, рождался новый день. Вдыхая соленый воздух, Алиса подумала, что море – все-таки мамина мечта, а не ее. И, наверное, это мама сейчас должна стоять и восхищаться всей этой красотой, но место ее дочери – не здесь. И у нее впереди еще много времени, и даже целая жизнь, чтобы разобраться, где же оно, это место.

– Знаешь, я вчера позвонил отцу, – начал говорить Капуста, глядя на зарождающийся рассвет и прищуривая глаза, – ты была права, давно надо было это сделать. Мы так долго проговорили. Он попросил прощения. Я тоже. Это, конечно, формальность, но надо действительно попытаться это сделать. По крайней мере, я бы этого очень хотел.

– Ты все сделал правильно.

– Я ведь должен становиться лучше, – пошутил он, а потом, поглядев на спящего Павла, добавил:

– «Мы откроем все окна, ты поможешь мне встать, и мне нравится верить, что я буду стоять…»

– Мне тоже нравится в это верить, – улыбнулась Алиса.

От маленького солнца на горизонте по всему небу расходились большие и широкие лучи света. Редкие облачка, подсвеченные снизу, казались приклеенными к небу кусочками фольги. Кричали чайки.

– Такое странное ощущение, – сказала Алиса, расслабляясь в Капустиных руках, – как перерождение всего, нет?