Три заповеди Люцифера

Вот так буднично, можно сказать, прозаически, началась моя офицерская служба. На следующее утро я явился пред светлые очи командира и испросил разрешения учинить медицинский осмотр нижних чинов, так как господа офицеры находились в отпуске и не думали появляться на фрегате.

– Делайте, что хотите. – равнодушно согласился капитан-лейтенант. – Только учтите, что лазарета у меня на корабле нет и не предвидится.

Я лихо козырнул и вышел из командирского кубрика.

До полудни я старательно осмотрел всех пятерых матросов и пришёл к неутешительному выводу: все пятеро в той или иной степени были больны и к выходу в море не годились. После обеда я снова зашёл в командирский кубрик, и, заглядывая в свои записи коротко доложил о состоянии дел.

– Матрос Кувыкин Иван в срочном порядке подлежит списанию на берег по причине больных лёгких, – бодро начал я. – Подозреваю чахотку.

Морской Лис многозначительно хмыкнул:

– Кашлять он стал после того, как с реи свалился. – пояснил мой новый командир.

– Осмелюсь уточнить, давно это случилось?

– Да, почитай перед самой постановкой фрегата в док, – вздохнул офицер. – Примерно чуть более года. Может, это и не чахотка вовсе.

– Матрос Ипатов Степан месяц уже как страдает венерическим заболеванием, – продолжил я, не обратив внимание на замечание командира. – Требуется более тщательное обследование в госпитале. Если это, не дай бог, сифилис, то со временем возникнет опасность заражения остальных членов команды.

– Это как же, позвольте узнать? – неожиданно развеселился Иван Францевич.

– Смею заметить, господин капитан-лейтенант, что при наступлении третьей стадии заболевания возможно заражение через предметы общего пользования – мочалку, кружку, ложку, чашку…

– Дальше! – перебил меня Ерофеев.

– Канонир Силантий Селезнёв третьего дня поранил руку, говорит, что поранился при работе на камбузе. Однако я подозреваю, что повреждение получено в ходе драки, так как резаная рана находится на внешней стороне предплечья. Такие раны характерны, если пострадавший пытался защититься от удара ножом. В настоящее время рана воспалилась, поэтому я не могу наложить швы. Требуется немедленное оперативное вмешательство, иначе при заражении крови есть опасность потерять руку.

– Дальше! – потребовал Иван Францевич и тихонько сквозь зубы пробормотал какое-то ругательство.

– Матрос Сидор Тутаращенко почти ничего не видит левым глазом. Подозреваю, глаукома. Ну и последний член команды – канонир Иванцов Макар глухой на левое ухо, но по неизвестной мне причине тщательно скрывает заболевание от окружающих.

– На правое, – поправил капитан-лейтенант. – Я когда с ним разговариваю, он норовит ко мне левым боком повернуться. Значит, левым как раз слышит, а на правое оглох после того, как пару лет назад во время похода пушку разорвало – троих матросов насмерть поубивало, а Иванцова контузило. Неделю он совсем ничего не слышал и не соображал, а потом в лазарете оклемался. А когда мы через сорок дней в порт приписки вернулись, то и совсем оправился. Вот только глухоты своей он стесняется, поэтому и скрывает. А канонир он хороший! Я его в бою видел. Грех такого пушкаря терять. От хорошего канонира порой исход боя зависит! Поэтому я его на берег и не списываю. Да он и сам не хочет! У него вся семья в Астрахани уже лет пять, как от холеры померла. Куда ему возвращаться? А на корабле он при деле, опять же, хоть и небольшое, а жалованье платят, и водочная порция положена.

После этих слов Иван Францевич задумался, потом встряхнул головой, словно отгоняя дурные мысли, и решительно махнул рукой:

– Ладно, господин лейтенант, забирайте всех, кроме Иванцова и везите в госпиталь. Право же, стыдно сказать: не экипаж, а команда инвалидов!

– Позвольте узнать, Иван Францевич, почему же в отношении Иванцова принято такое решение? – удивился я, пряча свои записи за отворот мундира.

– Нельзя ему в госпиталь! – назидательным тоном пояснил капитан. – У него от той контузии до сих пор приступы случаются: голова трястись начинает и боли сильные. В госпитале его обследуют, подлечат немного и спишут подчистую. Иди куда глаза глядят, герой былых сражений! А я Макара хорошо знаю! Мы с ним вместе столько морей избороздили, из стольких передряг живыми вышли…! Нельзя ему в госпиталь! Если его спишут – сопьётся он. Сопьётся ветеран и умрёт под забором! Ему без моря никак нельзя! Так что этот грех на душу я возьму, а Вас, господин лейтенант, попрошу на этот счёт не распространяться и наш разговор сохранить в тайне.

– Слушаюсь! – выдохнул я, и, повернувшись кругом, вышел из каюты.