Три заповеди Люцифера

Манечка Поливанова обещание сдержала: ближе к полуночи на руках у Кантемира был мастерски нарисованный углём портрет двадцатипятилетнего юноши с тонкими чертами лица и миндалевидными глазами.

– Похож? – для проформы спросил Кантемир, не отрывая взгляда от портрета.

– За фотографическую точность не ручаюсь, но основные черты схвачены, – спокойным тоном пояснила Поливанова, вытирая салфеткой пальцы. – Я ведь когда студенткой была, портретистом на Арбате подрабатывала, а там, сам знаешь, времени рассусоливать нет! Работать надо быстро и точно, иначе конкуренты задавят.

– Ты была студенткой ВУЗа? Интересно, какого?

– Художественного! Не закончила я его по дурости, поэтому и вспоминать не хочется.

– Да ты, Маня, талант! Я бы даже сказал, талантище! – восхитился Каледин. – С такой ориентировкой мы его быстро отыщем, даже если он на Камчатке залёг.

– Про Камчатку ничего не скажу, а то, что он 3-го сентября был в Питере, это гарантирую.

– Поясни! – опешил Кантемир.

– Я в этот день, вернее, вечер, в Шереметьево была. Из Женевы должен был прилететь… в общем, неважно кто, главное, что он попросил его встретить. Так вот, я своими глазами видела, как этот красавчик на посадку шёл, когда рейс на Питер объявили. Правда он в тот вечер в другой одежде был, и лицо воротником куртки закрывал, словно у него зуб болел, но я его всё равно узнала. Колоритная личность! Ты куда собрался?

– На службу! – заторопился Кантемир.

– На ночь глядя?

– Ты же знаешь, что в нашей «конторе» работают круглые сутки. К тому же ты, Манечка, мне за один вечер столько зацепок подбросила! Так что надо успеть все отработать до утренней зари, чтобы было к утру, что начальству доложить.

– А за помощь органам мне что-нибудь причитается?

– Причитается! Только не сейчас, – уклонился Кантемир, хорошо зная, что творческая натура Манечки обожает ролевые игры, а изображать сейчас из себя злого следователя, допрашивающего красивую, но беспутную воровку, у Каледина не было ни сил, ни желания.

– Обман! Опять обман! – горько вздохнула Манюня. – И когда вы, мужчины, прекратите пользоваться моей доверчивостью?

– Ты уже в образе, или говоришь от своего имени? – не скрывая иронии, попытался уточнить Кантемир.

– Проваливай! – махнула рукой Поливанова, и, покачивая бёдрами, удалилась на кухню.

Глава 17

г. Санкт-Петербург. Осень 18** года.

Из дневниковых записей г-на Саратозина