Три заповеди Люцифера

Через полчаса, сидя в уютной беседке, декорированной искусственным плющом, Манюня жадно заглатывала аппетитные куски шашлыка и запивала восхитительным марочным вином. Её опасения оказались напрасными. В маленьком грузинском ресторанчике, притаившимся недалеко от поворота на элитный жилой комплекс «Алые паруса», готовить умели, и, что немаловажно, делали это с душой. Весь малочисленный персонал ресторана дорожил репутацией своего скромного заведения, и к посетителям, которые в основном были владельцами элитного жилья и дорогих престижных иномарок, относился с почтением, поэтому протухшим, вымоченном в уксусе мясом, дорогих гостей здесь не кормили.

– Так что же ты видела? – задал вопрос Кантемир после того, как Манюня утолила первый голод и откинулась на спинку плетёного кресла.

– Всё! Всё видела, – нараспев произнесла довольная собой временно незамужняя красавица. – Видела, как старичок на скамейку присел, как ему плохо стало, как молодой человек ему пытался помочь, и как «Скорая» прикатила, тоже видела…

– Постой, постой! – перебил Кантемир. – Какой такой молодой человек? Что-то я не припомню, чтобы он среди свидетелей значился. Может быть, врач?

– Он такой же врач, как я девственница, – хмыкнула Манюня. – Когда старичку плохо стало, он его за руку держал: может, встать помогал, может, пульс щупал. Не знаю я. Потом зеваки набежали, и его от старичка оттёрли. Он скромно так в сторону отошёл, и на происходящее из-за тополя смотрел.

– Там нет тополей, – машинально поправил Кантемир. – Шлифенбах умер на лавочке кленовой аллеи.

– Может, клён был, – легко согласилась девушка. – Я не ботаник, но одно знаю точно: красавчик этот никакой не врач.

– Почему ты так решила?

– Для врача смерть пациента – ещё тот геморрой. Радости в этом мало: объяснительные пиши, в прокуратуру к следователю на допросы ходи, с близкими покойного объясняйся, почему не вырвал из безжалостных лап смерти их дорогого и горячо любимого родственника, и так далее. Ну, да ты и сам знаешь! Так вот, врач при виде очередного трупа, конечно, не заплачет, но и радоваться не будет, а у парня, который из-за клёна на всю эту суету любовался, было такое одухотворённое лицо, словно он испытывал потаённую радость.

– И откуда ты это знаешь? – удивился Каледин.

– Сейчас сериал про больницу идёт, – охотно пояснила Манюня, отхлёбывая рубиновое вино из пузатого бокала. – Так что я все медицинские проблемы знаю, как свои. А про парня я не соврала! Ему точно по кайфу было на труп пялиться.

– Что-то Вы, мадам, с высокого слога на уголовную «феню» сбиваетесь, – подметил Кантемир, но Манюня его замечание проигнорировала.

– Как он выглядел?

– Шлифенбах? Плохо! Как может свежий покойник выглядеть?

– Да я не о профессоре тебя пытаю! Красавчика, который профессора за руку держал, описать сможешь?

– Без проблем! Поехали ко мне, я тебе его нарисую в лучшем виде.

– Я так и знал, что этим всё закончиться! Ладно, поехали, – согласился Каледин и жестом подозвал официанта.