Три заповеди Люцифера

Так было и на этот раз. За два дня до операции он познакомился с Зинаидой — приятной тридцатилетней москвичкой со сложной личной судьбой. Как правило, Герман не торопил события, и на близость с женщиной шёл не сразу. Это создавало впечатление, что он мужчина порядочный и привык добиваться расположения возлюбленной, а не рассчитывать на пошлую скоропалительную интрижку. Женщины это ценили, как ценили его молодость и уменье красиво ухаживать. И всё бы прошло по плану, если бы в самый ответственный момент он не потерял над собой контроль. Как и почему это случилось, Герман и сам объяснить не мог. Во время второго свиданья дело дошло до постели, где Зинаида, как могла, провоцировала его на грубость. Это пробудило в душе Германа нереализованные потаённые желания, и он, сам того не ожидая, поддался на провокацию женщины. Что случилось потом, он не помнил. В памяти осталось только смутное ощущение ни с чем не сравнимого удовольствия, которое, подобно океанскому прибою, накрыло его с головой. Ощущения были до того сильными и яркими, что он не сразу пришёл в себя. Очнувшись, Герман с ужасом увидел рядом с собой бездыханное, но ещё тёплое тело женщины, испачканное его спермой. Это был досадный промах, который исполнитель его класса не должен был допустить ни в коем случае! Получилось, что вместо заготовленной «запасной позиции» он, наоборот, наследил, и поставил всю операцию под удар.

— За пару дней «менты» убийство шлюхи не раскроют. — решил он. — А я за это время успею «отработать» Шлифенбаха и «лечь на дно» до следующего «заказа». Маловероятно, что сыскари свяжут эти две смерти между собой — мозгов не хватит!

Сначала всё шло так, как он и ожидал, но через месяц Старик вызвал его на встречу и язвительно сообщил о нежелательной свидетельнице, точнее, о двух нежелательных свидетелях, один из которых находился в Питере, а вторая в Москве. Обоих следовало «зачистить», и как можно быстрее. Это он понял и сам, без брюзжаний Старика.

«Отработать» свидетельницу в Москве было технически несложно, тем более что Старик снабдил его адресом. Понаблюдав пару дней за «объектом», Герман решил, что квартира одинокой женщины — самое лучшее место для выполнения «заказа». На третий день вечером он купил шесть кроваво-красных роз и под видом ухажёра, практически не скрываясь, явился по знакомому адресу. Ему редко приходилось устранять женщин, но если этого требовал заказчик, он действовал без колебаний. Более того, ему нравилось «работать» с женщинами. Здесь был широкий простор для фантазии исполнителя, и он каждый раз придумывал что-то новенькое, маскируя смерть под случайную передозировку лекарств, самоубийство на почве безумной ревности, неосторожное обращение с электроприборами или досадное падение из окна квартиры на седьмом этаже во время проведения генеральной уборки. На этот раз он решил всё обставить, как сведение счётов с неверной любовницей, поэтому, уходя из квартиры, оставил в вазе шесть кроваво-красных роз. По его мнению, это должно было навести следователей на мысль о мести обманутого мужчины. Профессионал никогда бы себе ничего подобного не позволил, и шесть оставленных на месте преступления роз должны были подчеркнуть, что это жест человека психически неуравновешенного, которого на преступление толкнуло непостоянство его горячо любимой женщины.

Дальше был Питер — город, к которому он относился, как к предмету первой любви. Петербург манил его неповторимой геометрией проспектов, чугунными кружевами оград и непонятным, будоражащим душу блеском в лучах нежаркого северного солнца золочёных крестов и шпилей. Находясь на берегах Невы, Герман неоднократно ловил себя на мысли, что испытывает что-то наподобие приступа застарелой ностальгии. Он ходил по Петербургским улицам и не мог отделаться от ощущения, что когда-то уже здесь бывал. Казалось, ещё чуть-чуть и за ближайшим поворотом он увидит перекрёсток или угол старинного дома или позеленевший от времени памятник герою минувших сражений, и тогда всё встанет на свои места и он всё вспомнит! Однако ничего такого не происходило: за поворотом следовал другой поворот, здания становились похожими друг на друга, а застывшие в бронзе герои, невзирая на потёки голубиного помёта, гордо задирали медные подбородки, и, казалось, в открытую посмеивались над ним.

На этот раз в Петербурге его ожидала первая неудача. Несмотря на помощь Старика, который по своим каналам установил личность алкоголика, работавшего в тот злополучный день гараже профессора Серебрякова, «зачистить» последнего так и не удалось. Если верить соседу алкаша, то «объект» — он же Костя Крутояров, с сентября месяца находился в бегах, но на днях суровая рука правоохранительных органов настигла его и уверенным движением поместила на кичу. Герман сообщил об этом Старику. К его удивлению, вместо упрёков в нерасторопности, на которые был так щедр его наниматель, он получил приказ срочно возвращаться в Златоглавую.

— Для Вас есть срочная работа, — проскрипел Старик в телефонную трубку.