Три жизни: Кибальчич

В двадцатые годы прошлого века учился в Черниговской духовной семинарии Максим Иваницкий, сын небогатого священника. Гордость семинарии. Знания блестящи и всесторонни, ум свободный и глубокий, владеет латинским языком в совершенстве, стихи легко сочиняет, как песни поет, и музыкальные способности: на фортепьяно играет, гитара в руках в волшебницу превращается, не говоря уже о песнях — запоет, люди обо всем забывают.

Знал о редкостном семинаристе сам епископ черниговский и на выпускные экзамены пожаловал собственной персоной. Ответами Максима Иваницкого поражен был.

Такие для православной церкви — на вес золота. Тут же и предложил юноше на выбор: или должность священника при Черниговском кафедральном соборе, или рекомендацию в Киевскую духовную академию. Воспитанники семинарии, преподаватели рты поразевали — и от удивления и от зависти. Путь в высшие сферы духовенства открывается. Сразу после семинарии! Такого еще не бывало.

Поклонился Максим Иваницкий епископу черниговскому: "Благодарю, ваше преосвященство…" И… отказался от обоих предложений. Вышел в изумленной тишине из сумрачной залы под сводчатыми потолками и уехал из Чернигова. Объявился он в Полтаве. Оттуда через некоторое время прислал письмо отцу. "Попом никогда не буду, потому что церковь наша — обман и панам она служит. А моя служба — простому народу". И еще были в том письме такие слова, непонятные: "Иду я по свету искать свою истину". И стал лучший воспитанник Черниговской семинарии "бродячим актером".

— …Вот когда увидел я, Николай, как народ наш живет. В какой нужде и темноте дремучей, в каком великом обмане. Исколесили мы за два года всю Правобережную Украину. Много всего повидал я, а еще больше — передумал. И потом вернулись в Полтаву. Ждала там меня встреча — самая счастливая встреча в моей жизни…

…Давали бродячие актеры в полтавском дворянском собрании спектакль "Москаль-чаривнык", пьеса сочинения Ивана Петровича Котляревского. Максим Иваницкий исполнял роль Михайла Чупруна. После первого акта в актерских уборных переполох: автор в зале, в ложе предводителя губернского дворянства. Волновался Максим несказанно. Любимый писатель на игру его смотреть будет… А на сцене, когда раздвинулся занавес, так вошел в роль, что забыл обо всем на свете. Не Максим Иваницкий на сцене — Михайло Чупрун, весь во власти своих могучих страстей.

Очнулся Максим, когда гремели аплодисменты, цветы падали к его ногам, а рядом стоял высокий полный человек. Не разглядел вначале, только запомнил слезы в глазах… "Спасибо…" — услышал. И обнялись они.

Потом Иван Петрович Котляревский пригласил Максима к себе, расспрашивал о жизни, о том, что привело на сцену. Откровенен был Максим Иваницкий. А когда узнал знаменитый писатель, что молодой актер пишет стихи, попросил: "Почитайте". Была у Максима заветная тетрадь, в нее записывал стихи, что рождались во время скитаний, под впечатлением народной жизни. Читал всю ночь; уже утро заглянуло в окна. Взволнован был Иван Петрович, ходил по комнате, курил трубку, покусывая мундштук. Сказал: "Здесь ваше призвание, Максим. И вот что важно: у вас рядом с талантом боль за народ наш. Давайте-ка вашу тетрадочку. Попробуем издать".

И под редакцией Котляревского вышла в Полтаве маленькая книжечка стихов Максима Иваницкого Называлась она "Мои думы". Порядочно в ней было многоточий вместо строк: цензура свою свинцовую длань приложила. Понятно: были горькими думы Максима Иваницкого о нелегкой "крипатской доле", о жадности панов ненасытных, о попах, что не богу служат, а червонцу всемогущему.

Счастлив был Максим. Широко теперь его на Украине услышат, мысли его заветные узнают.

Узнали. Услышали. И в Чернигове.

Прочитал "думы" епископ черниговский и ногами затопал, в великий гнев впал: вот какую змею на своей груди пригрели, выкормили.

И последовало распоряжение владыки: блудного сына по этапу возвратить в отчий дом, сдать отцу на поруки под расписку. Запрета два: пять лет не выезжать за пределы села и пять же лет стило в руки не брать для сочинений виршей мерзопакостных.

Под кров родительский был доставлен Максим Иваницкий в жандармской коляске, сзади на облучке — на страх всему селу — блюститель порядка стоял с саблей.

Замкнулся Максим, молчаливым стал, тихим. Помогал отцу по хозяйству. Родители богу хвалы воздавали: "Одумался!" Тут и женили Максима. И никто, разумеется, не ведал, что не оставил он своей заветной мечты вернуться в театр, а стило по глубоким ночам, когда все спали в доме, при оплывающей сальной свече бежало по бумаге, торопясь за нетерпеливыми мыслями. Скоро конец высылке, а там — вольный казак. И как раз письмо пришло от Ивана Петровича Котляревского. Были в нем слова, наполнившие сердце Максима великой надеждой: "…стэжка до моей хаты николы нэ заростэ для Мыхайла Чупруна…"

Скоро — новая жизнь.

И как гром с ясного неба! За неделю до окончания срока умирает отец. Заботы об огромной семье ложатся на плечи Максима Иваницкого. Десять человек! Кроме своих детей, младшие братья и сестры, больная мать, сирота племянница. Что делать?