Три жизни: Кибальчич

…Сейчас этот сентябрьский вечер 1869 года возник в памяти так ярко, будто все происходило вчера. Комната была длинная, как коридор, с широким окном, за которым шумел дождь. Диван в углу, темный буфет; за стеклами его поблескивали тарелки и блюда золоченого фарфорового сервиза, и видно было, что хозяин комнаты к буфету не прикасался. Два стола, один у окна, другой — у двери, придвинут к стене, и на обоих горели керосиновые лампы. Стол у окна завален книгами, и Саша успел прочитать несколько названий, но они потом забылись. Зато вспомнил сразу: под лампой был раскрыт самоучитель английского языка Оллендорфа.

На втором столе были аккуратно разложены пакеты с какими-то порошками, стояло несколько мензурок с разноцветными жидкостями, были тут еще маленькие весы с двумя медными чашами и набором гирь. Стопкой лежало несколько книг и журналов, и, перелистывая книгу, оказавшуюся сверху, Саша увидел замысловатые формулы, чертежи, непонятные схемы.

— Химии принадлежит будущее, — услышал он голос Кибальчича.

А когда любопытство толкнуло Михайлова ткнуть пальцем в серый порошок, насыпанный в чашу весов, Коля сказал:

— Осторожно, порох.

— А что вы делаете? — почему-то шепотом и на "вы" спросил Михайлов.

— Ракеты, — последовал ответ. — Сделаю, приглашаю на обрыв к Десне. Я знаю отличное место. Вместе пустим.

Был в тот вечер Коля Кибальчич оживленным, приветливым, разговорчивым. В меховой поддевке, в мягких войлочных башмаках, он быстро ходил по комнате, говорил о последних достижениях химии и физики, перескакивал на литературные новинки.

— Да когда вы все успеваете? — изумленно спросил Саша Михайлов. — И… как вы распределяете время?

— Я время не распределяю, — серьезно ответил Кибальчич. — Я стараюсь тратить его рационально. После гимназии три часа занимаюсь с детьми Тараса Николаевича. А остальное время мое. Я ложусь спать в двенадцать или в час ночи. То есть получается около десяти часов — мои.

Это казалось невероятным, и сейчас Александр Михайлов вспомнил, устыдившись, что тогда не поверил Николаю Кибальчичу. А игры? И пойти погулять? Да мало ли…

Именно в тот вечер Коля сказал:

— Я просмотрел библиотеку в гимназии. Читать там нечего. Один официоз. Творения отцов церкви. У меня есть предложение: давайте создадим свою библиотеку. Тайную.

— Тайную?! — ахнул Мика Сильчевский.

— Тайную, — спокойно сказал Кибальчич. — Соберем кружок надежных друзей, человек пять-шесть, небольшие денежные взносы потребуются. Будем из Питера выписывать журналы, книги. Найдем способ доставать что нам интересно. А тебя, Мика, назначим библиотекарем, будешь хранить кассу и выдавать книги. Согласен?

— Согласен, — прошептал Мика Сильчевский, но зрачки в его глазах расширились, похоже, от страха.

"…Да, господин следователь, я бы мог вам рассказать о нашем первом тайном кружке в Новгороде-Северском".

Этот кружок объединил нескольких читателей подпольной гимназической библиотеки. Характерное было чтение: выписываемые из Петербурга журналы "Дело", "Отечественные записки", сочинения Некрасова, Добролюбова, Писарева; достали комплекты "Современника" за 1855–1856 годы с романом Чернышевского "Что делать?", журнал Лаврова "Вперед" с "Письмами без адреса" Николая Гавриловича. Появились в библиотеке комплекты герценовских изданий "Колокол" и "Полярная звезда", которые печатались в Лондоне, в Вольной русской типографии.

Интересно! Ведь, когда Кибальчич и Сильчевский, окончив гимназию, уехали в Петербург, смотрителем тайной библиотеки стал он, Александр Михайлов, а, уезжая в 1875 году в ту же северную столицу, передал свои полномочия семикласснику Владимиру Хоецкому. Может быть, и сейчас в Новгород-Северской гимназии существует та подпольная библиотека, созданная по инициативе Николая?

Рукописный журнал "Винт"… Конечно, тоже подпольный. Сколько же вышло номеров? Пять или шесть, наверное. Придумал необычное издание Коля, он, естественно, и был его редактором. Переписывал журнал лучший каллиграф, гимназист Сережа Барзиковский, а карикатуры рисовал Татаринов, одноклассник Саши Михайлова. Все были уверены, что из него получится замечательный художник! Ну и доставалось же в его карикатурах — их сюжеты придумывал редактор — нелюбимым учителям! Особенно перепадало надзирателю, шпиону-иезуиту Киселевичу, и законоучителю, магистру Киевской духовной академии, соборному протоиерею отцу Петру Хандожинскому, с которым Кибальчич находился в постоянном конфликте. Мика Сильчевский рассказывал: поднимается на уроке закона божьего Коля и спокойно, ровным голосом говорит:

— Святой отец, Петр Гаврилович. Я в недоумении. В библии сказано, что мир божий стоит шесть тысяч лет, а вот в книгах по геологии я прочитал… научно доказывается: земля наша существует миллионы лет.