Три жизни: Кибальчич

Семнадцатого марта у себя на квартире, на Лиговской улице, Кибальчич ждал к пяти часам Михаила Фроленко, чтобы с ним обсудить, где и как быстро изготовить новые снаряды и мины.

…В полицейской карете Николай Кибальчич ужаснулся: на подоконнике квартиры он не выставил — не мог выставить: арест произошел внезапно — условный знак опасности, цветок герани. Наверняка в его квартире оставлена засада, и Михаил может в нее попасть!..

Он так и не узнал, что его опасения были верными: того же семнадцатого марта Михаил Фроленко был арестован, когда пришел в назначенный час.

Однако лишь на несколько минут мысли Николая Кибальчича тогда отвлеклись этим ужасным предположением. Он ничего не мог сделать с тем возбуждением, ликованием, подъемом духа, которые вопреки всему до краев переполняли его: "Свобода! Принадлежу только себе. Пора! Пора!.."

И на удивление жандармам, сидевшим по бокам террориста, арестованный вдруг тихо засмеялся.

Жандармы переглянулись: уж не помутился ли рассудок у этого странного молодого человека?

Но теперь арестованный сидел неподвижно, черты лица его застыли, он прикрыл глаза. Огромное напряжение мысли отразилось на этом бледном лице с высоким лбом, покрытым бисеринками пота.

Тогда же, семнадцатого марта 1881 года, как только Николай Кибальчич в камере тюрьмы при секретном отделении градоначальства на Гороховой обнаружил, что его оставили в своей одежде, а в кармане оказался ключ от квартиры, он, достав этот ключ, подошел к стене…

Стражник, заглянувший в глазок двери, с удивлением и некоторым страхом увидел: только что доставленный преступник чертит на стене ключом какой-то чертеж или рисунок. Рядом возникла непонятная формула. Стражник побежал докладывать дежурному по этажу.

Вскоре открылась дверь, прозвучал бесстрастный голос:

— На допрос.

…Начались бесконечные допросы; произошла высокая встреча с градоначальником Барановым в присутствии вездесущего Александра Федоровича Добржин-ского, подполковника Никольского и других чинов в штатском — подобной чести удостаивались особо важные "государственные преступники"; опять допросы, допросы… Очная ставка с Николаем Рысаковым. Увидев перед собой этого юношу, жалкого, странно постаревшего, с потухшим взглядом, Николай Кибальчич понял: "Сломали. Выдает". Надо было напрягать всю волю, чтобы случайной оговоркой, обмолвкой не поставить под удар товарищей, оставшихся на воле.

Двадцатого марта его перевели в эту тюрьму, при департаменте полиции. Допросы продолжались. Вчера, двадцать первого, перекрестный допрос вели Добржинский и Никольский, с перерывом на обед в продолжение десяти часов… Увы, все эти дни и ночи Николай Кибальчич не принадлежал себе…

И вот — наконец-то! — его, кажется, оставили в покое.

Кибальчич размеренно ходил по камере из угла в угол.

Открылась дверь, вошел охранник в черной угнетающей форме, положил на стол два листа дешевой бумаги, поставил чернильницу, прислонил к ней ручку.

— Мне понадобится много бумаги! — волнуясь, сказал Кибальчич.

— Больше не положено.

Так! Ладно, пусть два листа. Тратить экономно… Пора! Пора!

И как бы горн протрубил в камере тюрьмы департамента полиции, где содержался Николай Кибальчич, инженер "Народной воли", "главный террорист", по утверждению петербургских газет. Торжественно зазвучала величественная музыка — Бетховен, Девятая симфония? — и разъялись тюремные своды, открылось бездонное небо в мириадах звезд, и дуга Млечного Пути одним своим концом упала к подножию стола, за которым сидел Кибальчич.

Он быстро писал бисерными буквами, строка к строке, зачеркивал. Возникали на листе бумаги формулы, крохотные чертежи, столбцы цифр. И многое тоже зачеркивалось. Он быстро ходил по мировому пространству, прислушиваясь к величественным раскатам музыки, вглядываясь в беспредельность звездного неба. Опять садился к столу, повисшему во Вселенной, писал, зачеркивал, спорил с собой и силой земного тяготения, весь был во власти озарения, прозрения: истина открывалась ему. Время получило иной отсчет. Или остановилось? И вообще — что такое время? Оно движется? Нет, время — вечность, оно стоит на месте, это мы проходим через него…

Между тем, оказывается, минули земные сутки, пошли вторые.

…Когда же сверкнула ему эта идея? Эта захватывающая, невероятная идея?

Новгород-Северский, последний, седьмой класс гимназии. Любимое развлечение — пускать с деснянской кручи ракеты. Вовлечены в их изготовление Мика Сильчевский и Саша Михайлов. Ракеты становятся все больше по размеру, длина их полета увеличивается. И однажды — была ранняя весна, — наблюдая за летящей ракетой, которая тянула длинный хвост над многоводной Десной в рваных пятнах льда, он вдруг замер от этой мысли: "Она может, может поднять в небо человека! Только надо… Что? Чтобы ракета летела вверх и вверх, ей необходимо все время придавать ускорение. Еще что? Нужна сила, могучая сила какой-то энергии, способной поднимать все выше и выше и саму ракету, и человека".