Три жизни: Кибальчич

В тот весенний вечер он ничего не сказал друзьям. Слишком фантастической, несбыточной, невероятной казалась и ему эта открывающаяся перед человечеством возможность. Но, возникнув, эта мысль, эта идея уже не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Коля Кибальчич не мог все время носить ее в себе: она мучила его, терзала, разрывала на части и в памятный вечер перед отъездом в Петербург прорвалась:

Вот т-так ракета к-когда-нибудь поднимет ч-чело-века в небо. — Три друга смотрели на ракету, пересекающую пространство над Десной, которую запустил Коля в честь расставания с родными пенатами. — А может быть, и к д-другим мирам!..

…В Институте инженеров путей сообщения, увлеченный новой жизнью, захваченный политическими страстями, бушевавшими в студенческой среде, постигая последние достижения науки в области различных систем двигателей, Николай Кибальчич не расставался с идеей полета человека на ракете, однако понимал: не здесь надо искать ту энергию, которая необходима. Для его замысла ни сила пара, ни электродвигатели непригодны.

Как это ни парадоксально, приближение к решению проблемы возникло в его сознании, когда он встал на путь революционной борьбы с самодержавием, превратился в "инженера" "Народной воли". Изготовление кустарным способом динамита, мин, метательных снарядов, их испытание… Энергия взрывчатых веществ, сила огня при взрыве… Что, если его растянуть, придать ему растяженность?..

У Николая Кибальчича не было времени на обдумывание этой вдруг возникшей ошеломляющей идеи. Не было ни дня, ни часа, ни мгновения, начиная с осени 1879 года, когда через Александра Квятковского он предложил свои услуги "Народной воле", и до ареста семнадцатого марта 1881 года, вернее, до двадцать второго марта. Все его время без остатка принадлежало партии и исходу ее смертного поединка с Александром Вторым.

Чтобы понять Николая Ивановича Кибальчича в последние дни его жизни и феномен "Проекта", необходимо это уяснить до конца: на свое гениальное изобретение у него на свободе не было времени. Не только физического, но и времени мыслить: думать, думать только об одном, ни на что постороннее не отвлекаясь, полное сосредоточение во вселенской тишине и молчании… Силою обстоятельств Николай Кибальчич был лишен этого времени мышления, принадлежащего только ему и его идее.

Кибальчич урывками, часто ночами все-таки пытался заниматься: первые расчеты, опыты с цилиндриками, обдумывание конструкции летательного аппарата. Надо признать: это его "странное увлечение" не находило поддержки у народовольцев, у членов Исполнительного комитета порой вызывало раздражение; его торопили: скорее! Скорее работать над изготовлением нового оружия. Нельзя отвлекаться ни на что другое. То лько два человека до конца понимали его: Александр Михайлов и Николай Морозов.

…И вот — наконец-то! — у Николая Кибальчича появилось свое время — время мышления. Пробил звездный час: все, казалось, легко выстраивалось в логическую систему: сам прибор, его схематическая конструкция, топливо, которое даст необходимую энергию, способ его постоянного употребления, наконец, движение прибора и воздухоплавателя в нем в небесном пространстве, маневрирование, зависание в одной точке…

Физического времени не существовало, а между тем промелькнули вечер двадцать второго марта, ночь, проведенная Кибальчичем под раскаты бетховенской музыки, среди мерцающих звезд, в центре мироздания. Где-то уже текли часы и минуты двадцать третьего марта.

Четыре листа желтоватой бумаги были исписаны с обеих сторон. Там, на этих страницах, еще были хаос, столкновение стихий, сопротивление могучего притяжения земли, несколько вариантов одного и того же решения. Однако в мозгу все сложилось в законченную стройную систему, все решения найдены… Теперь только записать. А бумаги нет!

Кибальчич покинул стол, который, потеряв парение во Вселенной, прочно встал на каменный пол; померкли звездные миры, и небесные своды, молниеносно сужая пространства, обратились в сумрачный потолок. Обозначился квадрат зарешеченного окна, и из него столбом падал дневной свет. Замерла торжественная музыка, но тишина галактик сохранилась, и теперь ее нарушали мерные шаги охранника по коридору.

И в это мгновение в замке загремел ключ, дверь открылась, и охранник пропустил вперед полного пожилого мужчину с благородным напряженным лицом, в темном костюме и бархатном галстуке, голова с шапкой густых каштановых волос была горделиво закинута назад.

Хлопнула дверь за охранником. Кибальчич, возвращаясь в реальность, подошел к незнакомцу, спросил:

— С кем имею честь?

— Я ваш адвокат, господин Кибальчич. Герард Владимир Николаевич, к вашим услугам…

Они проговорили недолго. Адвокат ушел, и скоро появился в камере подполковник Никольский, положил на стол порядочную стопку бумаги, сказал усмехнувшись:

— Чудите, милостивый государь. Ничего вас не спасет, никакие проекты.