Тридевять земель

Таков драгоценный завет, который мы получили от своих предшественников на университетской кафедре. На ней всегда встречались люди, высоко державшие нравственное знамя. Теперь, покидая университет, я утешаю себя сознанием, что мы с товарищами остались верны этому знамени, что мы честно, по совести, исполнили свой долг и не унизили своего высокого призвания. Желаю и вам крепко держаться этих начал и разнести доброе семя по всем концам русской земли, твёрдо помня свой гражданский долг, не повинуясь минутному ветру общественных увлечений, не унижаясь перед властью и не преклоняя главы своей перед неправдой. Россия нуждается в людях с крепкими и самостоятельными убеждениями, они составляют для неё лучший залог будущего. Но крепкие убеждения не обретаются на площади, они добываются серьёзным и упорным умственным трудом. Направить вас на этот путь, представить вам образец науки строгой и спокойно-независимой от внешних партий, стремлений и страстей, науки, способной возвести человека на высшую область, где силы духа мужают и приобретают новый полёт, таков был для меня идеал преподавания. Насколько я успел достигнуть своей цели, вы сами тому лучшие судьи. Во всяком случае, расставаясь с вами, я питаю в себе уверенность, что оставляю среди вас добрую память и честное имя. Это будет служить мне вознаграждением за всё остальное.

* * *

Под мерный перестук колёс Сергей Леонидович читал письмо от Павлуши. Если обычно брат писал исключительно матери, то с некоторых пор доставалось кое-что и на долю Сергея Леонидовича.

"Встретил здесь, – кого бы ты думал? Аркадия Модестовича Хомякова, наследника старого Фитенгофа. Многие годы он в дипломатической службе. Китайским он владеет на удивление хорошо и не упускает ни одной возможности расширить свои познания. По роду своих занятий он обладает обширными знакомствами среди местного населения, и они приносят ему не только познания в нравах этого древнего народа, но и приумножают его собрание древностей. Библиотекой своей китайской он по праву гордится, имеются у него даже несколько маньчжурских манускриптов, которых за их древностью никто уже прочесть не может, а в его коллекции материальных диковинок видел я такие вещицы, что прямо-таки не оторвать глаз.

Аркадий Модестович помнит тебя малышом, хотя подробности, которые он использует для доказательства этого, кажутся мне сомнительными. Как бы то ни было, узнав о твоих занятиях, он по своему почину сделал мне выписку из своего перевода одной знаменитой в Китае книги, которую называют "Записки о камне". Книга эта, совершенно неизвестная ни у нас, ни в Европе, тем не менее имеет здесь такое же значение, как наш "Евгений Онегин". Отрывок, который я прилагаю, по глубочайшему убеждению Аркадия Модестовича, рано или поздно непременно пригодится в твоей работе…"

Сергей Леонидович отложил письмо на столик и уставился в окно, где величаво плыла равнина, позлащённая светилом, диск которого уже провалился за край земной.

Вагоны первого класса в те годы часто катались полупустыми – образованная публика по большей части избирала для своих путешествий западное направление, – Сергей Леонидович был в купе один. Быстрыми шагами почти пробегал по узкому коридору проводник, машинально бросая стремительные взгляды во внутренность отделений.

"Знаю, – продолжил чтение Сергей Леонидович, – что некоторые наблюдения над китайцами, которые я успел сделать, могут пригодится тебе. Почитание ими предков превосходит всё, что может нарисовать самое пылкое воображение. И в помине, верно, нет того уже в наших деревнях. Согласно их понятий, умершие предки и за гробом продолжают как бы земную жизнь: им приносят жертвы, с ними совещаются, спрашивают благословения на разные дела. Это почитание родителей детьми, основанное на преданности, но всего более на религиозном страхе, простирается до того, что ещё при жизни родителей дети заботятся о том, чтобы поднести им гробы, и вполне обыкновенное зрелище представляют эти домовины под навесами у тех, кто побогаче, а у бедняков – под открытым небом, прикрытые циновками или чумизной соломой…