Тридевять земель

И Антонина Балабанова написала: "Мальчику Мише от автора стихов из гор. Сапожок Рязанской области", поставила дату и автограф. Выйдя из музея и отойдя немного от входа, он раскрыл книжку и прочитал первое, что попалось ему на глаза: "Я смотрю в окошко: рассвело немножко. День-деньской буду играть, а под вечер лягу спать. Месяц выйдет золотой караулить мой покой".

Часы показывали всего-то половину второго, дела кончились, можно было выруливать на Ухолово, а дальше хоть в Москву, но Михаил отчего-то медлил. На рынке он купил два хлебных кирпича, и ноги, а точнее, колёса его машины сами собой поехали в обратную от Ухолова сторону, а именно в Ягодное. Пока ещё он медленно ехал между низкорослых домов Сараев и следующего за ними Кривского, в душе его шевелился страх, о природе которого он уже догадывался, но в полях он как-то успокоился, и машина побежала резвее.

* * *

Сергей Леонидович отучился ещё один год. Выдержав переходные экзамены, он отправился на лето в Соловьёвку. Борьба министра просвещения Шварца с революцией в высшей школе началась не на шутку. Шварц потребовал, чтобы пять профессоров Московского университета, включая знаменитого Муромцева, или вышли из университета, или подписали бы акт о том, что они не принадлежат к революционным партиям. Все они были кадетами. Университет протестовал, уверяя, что с кафедры они никогда ничего нелегального не говорили.

Профессора ушли, но Шварц давил, не давая продыху. В октябре следующего, 1908 года, он предпринял попытку изгнать из университетов слушательниц женского пола, по разным причинам допущенным вольнослушательницами туда прежним начальством. Они были приняты в 1905 году и уже прошли половину курса. По закону министр был прав, но Государь принял сторону курсисток. Скандал закончился разумным компромиссом: студенткам разрешили закончить курс, но в дальнейшем доступ девушкам в университеты был закрыт. Против распоряжения министра собралась бурная студенческая сходка, и это была первая сходка, в которой Сергей Леонидович принял сознательное участие. Те из товарищей, кто ещё бросал на него косые взгляды, после этого окончательно примирились с белой подкладкой его праздничного сюртука, а остальные с ещё меньшими угрызениями совести пользовались его кошельком.

Профессор Сорокин имел неосторожность выступить на стороне протестующих. Шварц не простил ему этого, и под благовидным предлогом удалил с кафедры. По рукам гуляло, переписанное от руки, прощальное письмо Сорокина, подписанное 19-ым декабря 1908 года, и у Сергея Леонидовича тоже хранился такой экземпляр.

Прощальное письмо моим слушателям:

Распоряжение университетского начальства, неожиданно прекратившее лекции ранее условленного срока, не позволило мне завершить свое чтение и проститься с вами, как я желал. Я письменно прощаюсь с вами, как преподаватель. Мы, надеюсь, встретимся ещё на пути жизни и встретимся добрыми друзьями, но на кафедре вы меня больше не увидите. Жалею, что должен с вами расстаться, жалею, что не могу даже кончить начатого курса, но есть обстоятельства, когда требование чести говорят громче других соображений. Честь и совесть не позволяют мне долее оставаться в университете. Вы, мои друзья, ещё молоды, ещё не разучились ставить нравственные побуждения выше всего на свете. Поэтому, надеюсь, вы не будете сетовать на меня за то, что я прерываю свой курс. Я считаю себя обязанным не только действовать на ваш ум, но и подать вам нравственный пример, явиться перед вами и человеком и гражданином.

Нравственные отношения между преподавателем и слушателями составляют лучший плод университетской жизни. Наука даёт не один запас сведений. Она возвышает и облагораживает душу. Человек, воспитанный на любви к науке, не продаёт истины ни за какие блага в мире.