Тридевять земель

Из вежливости Михаил прослушал экскурсию, покорно переходя за экскурсоводом из зала в зал. История Сапожка была заурядна. Точной даты его возникновения не существовало, однако было известно, что появился он как сторожевой городок засечной черты Московского государства, но и до этого было ещё далеко: сначала полагалось посетить экспозицию "Археология и палеонтология", осмотреть коллекции головоногих моллюсков, бивни мамонта, череп шерстистого носорога и орудия труда первобытного человека, несколько икон, образцы мужского и женского народного костюма и предметы церковной утвари. Наконец перешли в зал, где были собраны портреты, личные вещи, документы и фотографии знаменитых людей Сапожковского края. – А это, надо полагать, сам доктор Шахов, – сказал Михаил, останавливаясь у портрета пожилого мужчины. Мужчина в больших круглых очках и свободной зелёной бархатной блузе сидел у стола, упокоив левую руку на столешнице, а правой придерживая книгу, лежавшую у него на коленях. Свет падал слева, но источник его художник не показал – видимо, то была настольная лампа.

– Да, это, кстати говоря, интересная история. Вот этот художник, Александр Филатов, автор портрета, был выходцем из многодетной крестьянской семьи. Кроме него ещё три брата и две сестры, матери не было, один отец. И вот он обратился в наше Сапожковское земство с ходатайством о помощи в обучении живописи, так как имел большой талант. И земское собрание сочло возможным выделить ему стипендию в сто сорок рублей. А ведь Шахов многие годы был гласным, так что он, в том числе, можно сказать, решил судьбу Александра Ивановича. Потом Филатов жил в Ленинграде, специально сюда приезжал в пятьдесят первом году, чтобы этот портрет сделать.

Михаил оторвал наконец глаза от портрета, бросил взгляд по стенам и тут-то и увидел карту Боки Которской. В квадратном поле в верхнем правом углу карты было написано "Disegno delle Bocche di Cattaro descrito da D.Antonio Zambella, 1712". Карта довольно точно передавала сложную конфигурацию Которского залива, но, как ни тщательно были выписаны все изгибы береговой линии, всё же рисунок нёс ещё следы некоторого схематизма, присущего своему времени. Здесь были указаны и Кастельнуово, и Рисан, и Котор, и Пераст, а вот Столив обозначен не был. Приглядевшись, Михаил понял, что перед ним была фотокопия.

– Откуда это здесь? – задал он вопрос с нарастающим чувством, что его разыскания не напрасны и разгадка уже где-то рядом. – Гаврила Петрович собирал свою коллекцию по дворянским усадьбам, так что, возможно, получил её от кого-то из местных дворян.

– Да, по-настоящему ценных вещей мало у нас осталось. Зимой сорок второго года музей горел – тогда погиб архив князя Голицина, библиотека Алянчикова почти вся сгорела. А в пятьдесят шестом по распоряжению министерства культуры наш музей и вовсе закрыли. Слава Богу, Гаврила Петрович этого не увидел – он умер в мае пятьдесят третьего.

– А почему закрыли? – удивился Михаил.

– Из-за недостатка финансирования. А возродили музей только в восемьдесят девятом. Был у нас тут Кузнецов такой, он был фронтовик, после ранения комиссовали его, и когда он сюда вернулся, то Гаврила Петрович пригласил его в музей на должность научного сотрудника. Он потом стал секретарём райкома партии, вот они-то с Натальей Гавриловной и добились. А тогда, в пятьдесят шестом, всё ценное от нас забрали – какие-то экспонаты ушли в Москву, в Рязань, даже в Загорск что-то забирали. И вот когда экспонаты от нас забирали, то разрешили сделать кое-какие фотокопии. Вот, например, – тоже фотокопия. А карта Сапожковского уезда 1892 года – она подлинная. А вот фотография Сапожковской уездной земской управы, тринадцатого года, тоже подлинная.

На фотографии сидели и стояли восемь человек в мундирах с "ясными" пуговицами. Михаил долго и внимательно вглядывался в лица этих давно покинувших землю людей, гадая, нет ли среди них Казнакова, потом опять вернулся к карте Боки.

– А можно узнать, откуда именно эта карта поступила?

– Едва ли. Это могла знать Наталья Гавриловна, дочь Шахова, она много отцу помогала с музеем, но её, к сожалению, уже нет в живых.

На столике у входа лежали обязательные справочные буклеты и ещё какие-то тонкие книжки в мягких обложках из дешёвой бумаги. На обложках стояло: Антонина Балабанова, "Дерево детства".

– А это что у вас за книжки такие? – полюбопытствовал Михаил, увидев книжки.

– Это стихи для детей. Можете купить, если есть кому.

– А Антонина Балабанова – это кто? – спросил Михаил.

Экскурсовод поправила кофточку и, потупившись, сообщила:

– Антонина Балабанова – это я. Могу надписать, – ещё более скромно предложила она.

– Надпишите, пожалуйста, – согласился Михаил.

– Кому же?

Михаил подумал.

– Знаете что, – сказал он, – напишите: мальчику Мише.