Тридевять земель

Всю пасхальную неделю отец Андрей Восторгов и дьякон Зефиров, сопровождаемые богоносцами, ходили по селу, служа молебны. Дети Зефирова – два мальчика невеликих лет – тоже пели молебны и получали за это от прихожан по копейке, а от бабы по яйцу. Яиц собиралось так много, что их перепекали, ставя в горшках на ночь в горячую печь. Здесь они теряли избыток влаги, и белок получал коричнево-желтоватый оттенок; они делались суховаты, но зато могли теперь не портиться в течение шести недель.

Девки и бабы ходили нарядные, сыпали бойкими шутками, любезничали с парнями, и, встретив Сергея Леонидовича, взяли его в кружок, спев шуточное, что пелось обычно холостым парням и девушкам: "А кто у нас умен? Кто у нас разумен? Ивай-люли-люли, кто у нас разумён? Сергей-сударь умён, Леонидович разумён!… Под ним конь-то пляшет: к лугам подъезжает – луга зеленеют. К цветам подъезжает – цветы расцветают. К пташкам подъезжает – пташки распевают. На широкий двор въезжает – его девицы встречают, за дубовый стол сажают, вина рюмки наливают. "Не пью я простого вина зеленого…"

Следуя совету Алянчикова, Сергей Леонидович ходил в деревню, слушал рассказы стариков о стародавнем времени – о годах довольствия, где в редком крестьянском доме не хватало хлеба до нови, где варились хорошие браги, где свиньи поросились в одоньях. И теперь ещё виднелись кое-где уцелевшие от огня старые крестьянские постройки из леса в обхват толщиной.

Его интересовало всё, и всё хотелось знать: отношение одного двора к другому, и отношение мужика к его жене и детям, и его экономическое положение, религиозные и нравственные его воззрения, словом – всё. Далеко он не уходил, не разбрасывался, ограничился маленьким районом своей волости, и даже ещё менее – своего прихода. Звал его мужик крестить, он шёл крестить; звали на никольщину, на свадьбу, на молебны, он шёл на никольщину, на свадьбу, сохраняя, однако, свое положение настолько, что пригласивший его на праздник мужик, зная, что Сергей Леонидович не держит постов, готовил для него скоромное кушанье. Так он и ходил всюду, гулял на свадьбе у мужика, высиживал бесконечный обед у дьячка на поминках, прощался на масляной с кумой-солдаткой, распивал полштоф с волостным писарем, видел, как составляются приговоры, как выбираются гласные в земство…

В Ягодном показали ему девяностолетнего старика, и Сергей Леонидович выпытывал у него, при каких обстоятельствах появились здесь однодворческие села.

– А с тех времян, – рассказал старик, – как царь Иван Васильевич на Казань ходил, а как возвертался, нас-то и оставил, на случай какая заворошка в Казани, чтоб нам наперед войска выступать, мосты мостить и гати гатить. – Старик подвигал острым подбородком. – Так мне дедушка мой говорил, а был постарее ещё и меня… И звалось то поперву не Ягодное, а Ягодная Поляна, – уточнил он. – О как.

Неожиданно выяснилось, что старик помнит не только деда Сергея Леонидовича, но и даже прадеда.

– То был человек – Бога в душе имел. Сами у него судились, своим судом, в рекруты сдавали сами, кого похочут, – он не вступался. И всякие воля были: наделов, к примеру сказать, не водилось у него. Всяк паши сколько сдюжишь, но ежели работника возьмёшь – то всё, пропал. Больно на это гневался. С лесом так же ж самое – себе руби сколько влезет, а на продажу не смей. И-и! Соловьевские-то при ём первые мужики были в уезде. Пчельники у всех были. А лошадей таких – хоть бы на заводах найти.

– А отчего воли им не дал? В свободные хлебопашцы почему не перевёл? – допытывался Сергей Леонидович.

– А уж это не знаю, батюшка, не знаю, – замотал головой старик, теребя гашник спадающих посконных портов. – Давно уж это. Не могу сказать. Я вот не запомню. А помню, землю-то лишку все нам сдавал, христианам, а чтоб купцу али мещанину, того не бывало.

Сын старика – сам уже старик – завёл Сергея Леонидовича в избу и с гордостью указал на свою трехрядную божничку. Преобладали здесь новые иконы владимирского производства, в серебряной фольге и под стеклом, которые разносились офенями и шли по пятиалтынному. Внутренность киота была оклеена золотой бумагой, красный угол украшали гирлянды бумажных цветов, а сами иконы были покрыты расшитыми полотенцами, для того, по верованиям крестьян, что ими боги утираются.

– Вишь, какое у нас святьё! – с удовлетворением сказал хозяин. – В церкву не ходи!

– А толку-то все нет: урожай плох, – отозвался его отец. – Плохо Бога молим.

– Прошлый год урожай хорош был, – возразил Сергей Леонидович. – Хоть бы и пшеница: наливна и суха.

– Знатная пшеница была, батюшка, и весь хлеб хорош, а всё таких урожаев, как бывало, нет. Бог знает, отчего, а что-то не помнится, чтоб в старину была засуха или дурное что.

– Тогда было много лесов, – предположил Сергей Леонидович, – поэтому и засух не было.

– Может статься, батюшка, верно говоришь. А только вдруг и ещё что?

* * *

Дома его ждало письмо от ПИСЬМО ОТ АФТЕРДИНГЕНА