Тридевять земель

А впрочем, дни шли за днями, но помощь, заявленная Павлом Никанорычем и Дмитрием Ивановичем, так и не являлась. За это время волки совсем обнаглели, и как-то утром Игнат сообщил хозяину, что ночью они выманили одну из двух собак, живших в Соловьёвском дворе – Черныша. Черныш и Аляска жили в «людском» доме. Сначала волк выманил со двора Черныша, который по неопытности высунул голову из подворотни – волк его ухватил за морду и уволок. Аляска оказалась хитрее: напуганная участью Черныша, она долго не вылезала со двора, но и волк был терпелив.

В разгар этих событий как-то утром Сергею Леонидовичу сообщили, что его хочет видеть ягодновский мужик.

– Вот, отработать пришел, – сказал мужик, снимая шапку, когда Сергей Леонидович появился на крыльце.

– Да ты разве одалживался? – удивился Сергей Леонидович. Мужик казался ему незнаком.

– Да было дело, – усмехнулся мужик. – Ай ты меня, барин, не угадаешь?

И только после этих слов Сергей Леонидович с изумлением узнал того самого порубщика, которого он спас от холодной.

– Да работать-то нечего, – растерянно сказал Сергей Леонидович. – А что пришёл, спаси Бог.

Мужик, меж тем, с интересом и со знанием дела рассматривал следы крови на снегу.

– А не ты ли, парень, с алексеевским барином в Агласово за дупелями ходил? – спросил у мужика проходивший по двору Игнат.

– Я самый и есть, – слегка поклонился мужик.

– А с волками часом не ведаешься?

– А то, – усмехнулся мужик. – С волками первое дело. Всю повадку их знаю.

– Повадился к нам, – сокрушённо сказал Игнат. – Я один его не возьму… А то подмогнёшь?

– Отчего же, – пожал плечами мужик и оправил кушак.

И Осип, как звали мужика, повёл Сергея Леонидовича и Игната в сад, показывать по следам, как хитрят волки, где у них была засада, где ходил волк, обязанность которого состояла в том, чтобы выманивать собак, и всё твердил:

– Я волчью повадку знаю. Беспременно ещё придут. Уж если одну утащили, ещё придут.

– Что ж делать будем? – спросил Игнат.

– А на капкан его возьмем, – ответил Осип.

Слова эти заставили Сергея Леонидовича невольно оглядеться. Окрестность казалась абсолютно безжизненной, ветви деревьев покрывал толстый слой инея, дома едва выплывали из белёсого промозглого тумана, и всё сущее в унылой покорности застыло в белом мутном безмолвии.

– А скушно, поди, в деревне-то зимою? – добродушно усмехнувшись, запросто обратился вдруг Осип к Сергею Леонидовичу, будто прочитал его мысли.

Сергей Леонидович только пожал плечами, но подавленный его вид служил лучшим ответом.

– Ничего, барин, не робей, – подбодрил Осип. – Вон уже и декабря двенадцатое число. После Спиридона хоть на воробьиный скок да прибудет дня.

До них донёсся тонкий голос дьякона Зефирова, обходившего дворы со взятым из церкви образом и праздничным тропарем. Завидев дьякона, Осип неожиданно сказал:

– Наши-то старики сильно попа уважают и любят, потому он их сторону держит. Уважай их да не перечь им. А того не разберёт поп, – что старики народ тёмный, неграмотный… А мы… слава Богу! Например, я, не к хвале сказать, прошел курс наук, получил свидетельство, сам не хуже понимаю, что и как. А тут меня, как малого ребенка, попрекают… Эх, сказал бы словечко, – улыбнулся он Сергею Леонидовичу, – да волчок недалечко…

Сергей Леонидович был так поглощен своими мыслями, что не поинтересовался спросить, какое именно неудовольствие вышло между Восторговым и Осипом.

* * *

Сергей Леонидович смотрел на тушу волка, видел его приоткрытые жёлтые, нехорошие глаза, чёрный провал пасти в обрамлении алой каёмки губ, и какое-то неприятное, непонятное ему самому чувство шевелилось в нём.

– Этта, в другорядь не заявится, – удовлетворенно сказал Осип, свёртывая цигарку, и носком своего вяленого сапога поддел волчью морду, подержал секунды две на весу и отпустил обратно на снег. И отчего-то этот жест охотника показался неуместным и вызвал в Сергее Леонидовиче неприятные чувства. Он вспоминал Гапу и гнал от себя нелепую мысль, что волк – это не волк вовсе, а кто-то другой лежит на снегу.

Все эти ощущения и впечатления вкупе с неполадками в работе закрутили его в какой-то непонятный водоворот психической неурядицы. До поры его летучий, весёлый ум вызволял из душевного уныния, но и он явил свою немощь.

Сергей Леонидович был недоволен собой. Он понимал, что ему не вполне удается различить формально-юридическую точку зрения от социально-политической и историко-философской, как это блестяще удавалось Иерингу, и это чрезвычайно удручало его. А между тем Зоммер находил в воззрениях Иеринга больше теоретической болтовни, чем здравых рассуждений. А ведь это сказал Зоммер… Чувствуя, что обессилел мыслью, он отложил работу и взад-вперед заходил по комнате. "Глупый, глупый, недотепа, – бормотал он, – смешной, слабый человек".