Тридевять земель

– А вы-то на каком основании врываетесь в дом среди ночи? – оправившись, спросил Александр Павлович. – Люди собрались здесь провести время, поиграть в карты.

Исправник бросил взгляд на стол, действительно заваленный картами и мелким серебром, но гнул своё:

– У нас совершенно точные сведения, что здесь имеет место незаконное противоправительственное собрание.

– Да Господь с вами, Иван Николаич, – сказал Алянчиков. – Уж нас-то вы знаете.

– Знаю или нет, – возразил Павлов, – к делу отношения не имеет.

– Ну как тут не вспомнить слова Гамбетты, – развёл руками Александр Павлович: – Те страны, которые у себя дома находятся в положении завоёванной страны, созрели для того, чтобы стать игрушкой соседей.

Одним словом, вечер был безвозвратно испорчен, карты забыты и все стали потихоньку разъезжаться.

– Простите, господа, – виновато оправдывался расстроенный Александр Павлович.

В конце концов из гостей остался только Сергей Леонидович.

Невольно вспомнилось Сергею Леонидовичу ничем не оправданное ночное вторжение в его жизнь ротмистра Муравьёва, о чём он и не замедлил поведать Нарольским.

– Самое опасное в бюрократизации, – заметил Александр Павлович, – это дегенерация самого правительства. Полностью бюрократизированное правительство склонно судорожно цепляться за однажды принятый порядок ведения правительственных дел, иными словами трактовать и новые дела, и непредвиденные проблемы по ранее установленным схемам. Таким образом, правительство оказывается в плену у административных методов, тех методов, которые действительно принадлежат к сути бюрократии, то есть административного аппарата. Тем самым правительство утрачивает свою собственную сущность, характеристику власти, ведущей страну сквозь всё новое, подчиняя себе неожиданности, а не отрицая их существование или отталкивая их от себя. Тенденция рассматривать государственные дела вообще с точки зрения борьбы с нигилизмом и терроризмом, представляет собой нечто ненормальное. В той мере, в какой сохранение спокойствия и порядка, а не решение положительных проблем государственной жизни, стало центральным пунктом, на котором сосредоточилось внимание правительства, при рассмотрении государственных дел стала преобладать точка зрения полицейская, то есть не политическая, а административная. Разумеется, порядок и покой – необходимые предпосылки для преследования каких бы то ни было государственных целей вообще. Но если сохранение их становится наивысшей целью и необходимость самодержавия обосновывается тем, что этот строй как никакой другой гарантирует покой и порядок, это признак вырождения государственного мышления.

* * *

– А вы знаете, – задумчиво промолвил Александр Павлович, когда обличительный монолог его иссяк, – кажется, я знаю средство установить имя доносчика.

Сергей Леонидович и Екатерина Васильевна переглянулись и выжидательно смотрели на него.

– Верите ли вы в спиритизм? – обратился Нарольский к Сергею Леонидовичу.

– В спиритизм? – такой вопрос поставил Сергея Леонидовича в тупик. – Ну, как сказать… Что-то я, конечно, слышал, отрицать не стану, да и глупо это… Что-то такое есть… Иногда, быть может, наши мускулы невольно подчинены желаемому решению задуманной нами мысли, а потому и получаются желаемые ответы.

– Быть может, и так, – вмешался Александр Павлович, – однако же нельзя не признать в спиритизме особенной, неведомой силы.

– Ох, не знаю, что вам и сказать, – с сомнением покачал головой Сергей Леонидович.